Жюль Верн - Агентство «Томпсон и К°»
— Конечно, конечно, сэр,— ответил толстяк.
Но, прежде чем представиться, он принялся искать, куда бы усадить себя и свое семейство. Найдя складные стулья, все расположились с комфортом.
— Садитесь же,— обратилась эта бесцеремонная личность к Роберу.
Робер, решив подчиниться обстоятельствам, принял приглашение.
— Лучше всего беседовать сидя, не так ли,— закричал толстяк, разразившись громким смехом.— А-а, вы же хотите узнать, кто я? Мистер Блокхед, известный во всем квартале и уважаемый, сэр, очень уважаемый! Всякий подтвердит это. Бакалейный магазин Блокхеда, на Трафальгар-стрит! Это чистая правда, сэр, чистая, как золото.
Робер жестом показал, что верит.
— Вы спросите теперь, каким образом я, Блокхед, уважаемый бакалейщик, оказался на этом корабле? Я вам отвечу, что еще вчера не знал, что такое море. Кажется невероятно, да? Но вы же понимаете, друг мой, коммерция требует напряженного труда, если вы не хотите угодить в долговую яму. Вы мне возразите: а воскресенье? Воскресенье… В течение тридцати лет мы в воскресенье ни разу не выбрались за город. Но теперь, скопив состояние, ушли от дел.
— И захотели наверстать упущенное? — спросил Робер, делая вид, будто проявляет интерес.
— Не совсем так. Сначала мы просто отдыхали. Но потом это стало надоедать. Мы скучали по нашей привычной работе. Я часто говорил миссис Блокхед: «Не отправиться ли всем в небольшое путешествие?» Но она и слышать не хотела, знаете ли, такие траты. И вот десять дней назад я прочитал объявление «Агентства Томпсон». Как раз в этот день исполнился тридцать один год, как мы с Джорджиной поженились. И я, никому не сказав, взял билеты. Кто был доволен, так это мои дочери, представляю их вам: Бесс и Мери. Жена, конечно, немного поворчала. Но когда узнала, что за место Абеля я заплатил полцены… Абель — это мой сын. Поздоровайся с сэром, Абель! Джентльмена прежде всего отличает вежливость. Да, сэр, полцены, так как Абелю будет десять лет только второго июня. Повезло, не правда ли?
— И вы не разочарованы? — спросил Робер просто для того, чтобы не молчать.
— Не разочарованы? Не то слово. Мы восхищены. Корабль! Море! Каюты! Прислуга! Необыкновенно! Я говорю, что думаю, сэр, чистая правда, сэр.
Робер снова жестом одобрил его слова.
— Но это еще не все,— продолжал энергичный собеседник.— Когда я узнал, что буду путешествовать в обществе профессора из Франции… я никогда не видел ни одного профессора из Франции!
Роберу едва удалось скрыть замешательство.
— Потом мне пришла в голову мысль убить сразу двух зайцев. Для вас ведь не составит труда дать моему сыну несколько уроков французского языка? Абель уже кое-что знает.
— Ваш сын уже…
— Да, да. Он знает всего несколько слов, но произносит их прекрасно. Ну-ка, Абель, скажи свою фразу сэру.
Абель встал и, как школьник, отвечающий урок, произнес слова, без всякого сомнения, не понимая их смысла.
— Невозможно себе представить, до чего забавны и смешны эти почтенные бакалейщики,— проговорил он с хорошим французским произношением.
Робер не мог сдержать улыбки, к великому неудовольствию Блокхеда и его семьи.
— Не вижу ничего смешного,— обиделся бакалейщик.— Абель говорит превосходно. Этой фразе научил его один французский художник.
Желая поскорее расстаться с Блокхедами, Робер извинился за то, что не может давать уроки: его работа не оставляет свободного времени. Он решил во что бы то ни стало отвязаться от надоедливого господина, и случай ему помог.
Ван Пипербум из Роттердама ходил по палубе взад-вперед в поисках переводчика. Он обращался к пассажирам, но никто не мог его понять. С каждой неудачной попыткой его лицо удлинялось и все более и более мрачнело.
Поведение этого несчастного заставило Блокхеда насторожиться.
— Кто этот джентльмен и на каком языке говорит? — спросил он Робера.
— Это голландец,— ответил Робер,— и положение его не из приятных.
При слове «голландец» Блокхед поднялся.
— Абель, за мной,— скомандовал он.
Когда Пипербум заметил приближающихся, он тоже устремился к ним. Может быть, наконец он найдет переводчика?
— Mynheer, kunt u my den tolk van het schip wyzen?[32] — спросил он, вежливо обращаясь к Блокхеду.
— Сэр,— торжественно ответил Блокхед,— я никогда не видел голландца. Я счастлив и горд, что мой мальчик видит представителя народа, прославившегося своими сырами.
Пипербум широко открыл глаза, теперь в свою очередь ничего не понимал он, и продолжал настаивать:
— Ik versta u niet, mynheer. Ik vraag u of gu my den tolk van het schip wilt…
— …wyzen[33],— закончил за него Блокхед по-голландски фразу, которую только что услышал и запомнил.
При этом слове лицо Пипербума засияло. Наконец-то! Но Блокхед продолжал уже на родном языке:
— Я чрезвычайно доволен, что мне довелось услышать голландскую речь. Вот они, преимущества длительных путешествий,— добавил он, повернувшись к своей семье, не сводившей с него глаз.
Пипербум снова помрачнел. Нет, этот понимает его не больше, чем другие.
Внезапно он прямо зарычал. Внизу, на палубе, голландец заметил Томпсона. Этого-то уж он знал. Он видел его в агентстве, когда имел глупость приобрести билет. Теперь он добьется своего…
Томпсон мог бы уклониться от встречи с голландцем. Утром он так и сделал, но на этот раз остался поджидать врага. Рано или поздно, объяснение все равно должно состояться. Какая разница, сейчас или позднее.
Пипербум подошел к Томпсону и вежливо произнес все ту же фразу: «Mynheer, kunt u my den tolk van het schip wyzen?» Томпсон сделал знак, что не понимает. Пипербум настойчиво повторил свой вопрос громче. Томпсон твердо стоял на своем.
Пипербум сделал третью попытку объясниться, на этот раз так громко, что пассажиры обратили на него внимание. Даже мистер Флишип на капитанском мостике, казалось, заинтересовался происходящим. Один только Томпсон оставался невозмутимым. Он спокойно повторял рукой жест непонимания.
Тогда выведенный из себя бесполезностью своих усилий, Пипербум потерял всякое чувство меры. Голос его сорвался на крик. Он задыхался от возмущения. Наконец он бросил под ноги Томпсону переведенную ему кем-то смятую программу, как свой последний аргумент. Он купил билет, поверив программе.
В этих обстоятельствах Томпсон сделал то, что он и должен был сделать. Он с достоинством подобрал программу, тщательно разгладил ее руками, сложил и спокойно спрятал в карман. Только после этого соизволил поднять глаза на Пипербума, лицо которого выражало неописуемый гнев.
