Кармен Майкл - Танго в стране карнавала
Проработав десять лет в турбизнесе, с его бесплатными перелетами и всевозможными скидками, я превратилась в тертого путешественника-охотника. Я добывала страны, как трофеи, чтобы через несколько дней отбросить без всякого сожаления, перебираясь на следующую территорию. Единственным хищником, которого я боялась, была скука. Оглядываясь назад, я понимаю, что недооценить такого тигра, как Рио-де-Жанейро, было ошибкой. Впрочем, что поделаешь, рано или поздно настает время, и охотник сам становится жертвой.
Наперекор настоятельным советам Карины и на радость Кьяре, я на следующее утро разыскала странный автобус до Барретоса: он выезжал из Рио в воскресенье вечером – специально, чтобы подоспеть к открытию родео, и утром в понедельник прибывал на автобусную станцию Барретоса. Я заказала билет. Алекс, коллега Карины из «Хостел Рио», снабдил меня палаткой на случай, если с гамаком не получится, и я сообщила Карине, что через три дня отбываю.
Я была организована. Уложилась и упаковалась. Еще два дня в Рио-де-Жанейро, и я отправляюсь на юг, в тропический город, навстречу приключениям – Большому приключению, которое, должна признать, всегда ждало меня впереди, в каких-то двух шагах, но никогда не обнаруживалось там, где я находилась в данный момент.
Покончив с делами, я провела остаток дня, разгуливая вверх и вниз по самым живописным из девяноста трех каменных лестниц, связывающих Санта-Терезу с лежащими ниже пригородами. Одна из лестниц, вся покрытая изразцами из разных стран мира, оказалась известным произведением искусства. Художник – он так и жил на этой лестнице – сумасшедший чилиец, приехавший в Рио двадцать лет назад и, за неимением других занятий, начавший украшать каменную лестницу изразцами. Кьяра рассказала, что он не покидал лестницу все двадцать лет и вел себя как ее владелец: каждый день мыл, поливал растения на ней, останавливал людей, чтобы не роняли на ступени сигаретный пепел. Он уложил тысячи изразцов, редких, с ручной росписью, на ста пятидесяти с чем-то рядов камня. Я поинтересовалась, есть ли тут у него плитка из Австралии. Художник с восторгом потащил меня куда-то к третьему пролету и показал изразец, разочаровавший меня: обычный ширпотреб для ванной с пастельно-голубенькими цветочками. Художник сообщил, что плитка из Брисбейна. Что ж, всё лучше, чем новозеландская, та вообще оказалась без рисунка.
Вернувшись вечером в гостиницу, я нашла записку от Кьяры. Она приглашала на свою капоэйру. Встретиться предлагалось в месте под названием «Та’ На’ Руа» в Лапе.
– Где эта «Та’ На’ Руа»? – спросила я у Карины.
– Зная Кьяру, догадываюсь, что местечко грязное и чудно́е, – забормотала она, забравшись под стойку. Как раз в этот момент вернулась с экскурсии по фавелам группа с зазывным названием «Не будь туристом, будь местным». Один из скандинавов с мрачной физиономией шел впереди.
– Ну как? – спросила я у него.
– Нормально. – Он пожал плечами.
– Нормально? – переспросила я.
– Да вообще-то я это себе не так представлял. Ожидал другого.
– Чего вы ожидали?
– Не знаю. Там не такая уж нищета. Никто не страдает от недоедания. Мы даже банк видели.
– Разочарованы?
– Ага. Я вот в Соуэто ездил, это да. Те ребята реально нищие.
У выхода экскурсовод предложил подвести меня на капоэйру на своем черном внедорожнике с тонированными стеклами. Это был крупный мужчина с сытым выражением лица, типичным для зажиточных бразильцев, вьющимися темными волосами и широченной улыбкой. Тихо звучала английская поп-музыка из СD-плеера. Гид рассказывал мне о своей работе, интересовался, не могу ли я связать его с «Эс-Ти-Эй Трэвел» в Лондоне.
– А где ты собираешься жить тут, в Рио? – спросил он.
– Я не собираюсь жить в Рио.
– О! – изумился он. – Почему?
– Потому что живу в Австралии. – Я пожала плечами, и мы оба замолчали.
Когда добрались до Лапы, гид искоса взглянул на меня:
– Ну, не знаю, как все сложится, но учти, до Санта-Терезы мне будет далековато мотаться, когда ты станешь моей девушкой. – Он заржал с таким видом, как будто и сам не верил в то, что сказал.
Припарковав машину в Лапе, гид бросил один бумажный реал босому парню на стоянке, и мы пешком отправились к бару. Стены дома были покрыты облупившейся ярко-красной краской, сверху залихватски-косо была нахлобучена вывеска с надписью «Та’ На’ Руа» и изображением жонглирующего клоуна. Снаружи кучковались обтрепанного вида хиппи, увешанные украшениями из семян и кожи; они пили и курили траву. Внутри чернокожая красавица в панковском рванье и с косами по пояс листала журнал, лежащий на барной стойке.
В глубине тускло освещенного помещения группа Кьяры проводила тренировку по капоэйре. Я впервые увидела, что это такое. До тех пор мне было известно, что капоэйра – это некий гибрид африканских и бразильских единоборств, затягивающий людей не хуже евангелистского культа, игра-борьба-танец – очень трудно подобрать точное определение. Вот человек пьет мате в местной забегаловке, а через неделю вдруг исчезает, чтобы вновь появиться спустя несколько месяцев – но теперь он весь в белом, с бубном и разговаривает иными музыкальными языками.
Перед сценой в «Та’ На’ Руа» кружком стояли люди (Кьяра в их числе). В центре круга находились двое. Капоэйра была в разгаре. Игрок постарше, крепкий, в маленькой черной остроконечной шапочке, нагнулся и поднырнул под ногу спортивного парня, одетого только в белые брюки. Мы с экскурсоводом пробрались поближе, и Кьяра скользнула по нам быстрым взглядом. Я только собралась улыбнуться ей, а она уже отвернулась к сцене.
От молодого капоэйриста нельзя было глаз оторвать. Парень двигался, как заправский акробат: раскачивался, припадал к полу. Движения точные, выверенные, стройное гибкое тело то изгибается, то натягивается струной, подчиняясь ритму трех барабанов. Легко, играючи он перекатился на руки – ноги взвились в воздух, – на миг замер в полной неподвижности, как раздвоенное дерево, затем одна нога, согнувшись, устремилась вниз. Зал ахнул, когда колено парня оказалось у самого виска старшего игрока, но колено тут же отдернулось, словно парень просто напоминал собравшимся, кто ведет игру. Зрители с облегчением выдохнули, а мой знакомый гид оглянулся и обвел глазами публику.
Соперник парня был, напротив, спокоен, даже заторможен. Лет сорока на вид, он двигался очень осторожно, неспешно, как если бы был намного старше. Казалось, он вообще не проявляет инициативы, только отвечает на ходы партнера, не подгоняемый, как тот, юношеским пылом. Я внимательно присмотрелась. Его глаза не мигали.
