Леонид Платов - Страна Семи Трав
— А «дети солнца»?.. Опять забыли о названном в письме загадочном народе — о «детях солнца»!
Я некоторое время молча смотрел на Савчука, потом перевел взгляд на свои наручные часы и в ужасе вскочил со стула.
— Без четверти два! Неужели мы будем ночевать в музее? Меня замучат кошмары среди этих орлов, каменных баб и бивней мамонта…
Савчук снисходительно улыбнулся. Он отнюдь не собирался ночевать в музее. Наоборот, предлагал свое гостеприимство. Квартира этнографа, по его словам, помещалась неподалеку от музея, всего в двух-трех минутах ходьбы.
4. Жив?.. Умер?..
В темной прихожей я споткнулся обо что-то.
— Ах, извините, — смущенно сказал хозяин, вошедший следом. — Такой хаос в квартире. Укладывался, не успел прибрать.
Он зажег свет.
Всюду были разбросаны свертки, рюкзаки, термосы. Грязное полотенце висело почему-то на репродукторе. Посреди письменного стола высились болотные сапоги с отворотами, как обломок статуи Петра Великого, рядом лежали исписанные скомканные бумажки и кусок недоеденной булки.
— Черт знает что! — сказал я с негодованием, ища место, где бы сесть.
Хозяин захлопотал, сунул недоеденную булку в раскрытый ящик стола, с шумом задвинул его, а сапоги переставил на этажерку с книгами. Потом со вздохом облегчения повалился в кресло, считая, по-видимому, уборку законченной.
— У меня не всегда так, — заметил он, впрочем, без особой уверенности в голосе. — Некогда перед отъездом. А главное, понимаете: все время мысли, мысли!..
Не посидев и минуты, Савчук бросился в прихожую и приволок оттуда свиток, который всюду таскал с собой. Это оказались географические карты.
— Что же это я? — закричал он. — Даже карты не показал. Вам же интересно по карте…
Отодвинув скомканные бумажки, Савчук разостлал на столе карту Сибири.
— Где-то здесь, — сказал он и положил на Таймырский полуостров ладонь с растопыренными пальцами.
Где-то? Растяжимое понятие!
Под ладонью Савчука была территория, на которой могло свободно уместиться какое-нибудь европейское государство средней величины.
— И тут прячутся наши «дети солнца»? — усомнился я. — Посреди тундры, ровной, как стол?
— Стол?.. Что вы!.. А Путорана? А Северо-Восточное плато? А горы Бырранга?
— В записке говорилось о верховьях реки, насколько я понял? Где эта река?
— Выбор велик!.. Северный приток Пясины, во-первых. Взгляните-ка сюда!
— Да. Берет начало в отрогах Бырранги.
— Река Ленивая, во-вторых. Вот она.
— Я бы, пожалуй, выбрал Верхнюю Таймыру, — сказал я, вглядываясь в карту.
— Почему?
— Могучая река. В самом центре полуострова. Мне представляется, что гусь с запиской вылетел отсюда.
— Очень возможно.
— Значит, центральная часть Бырранги? Но над нею летают самолеты.
— Что из того? Арктика — царство туманов. Кому, как не вам, знать это? Вы много раз летали над Архипелагом Исчезающих Островов, но так и не увидели его сверху.
— То все-таки было в море. Здесь суша, материк.
— Так ведь пустыня! — Савчук сердито прихлопнул ладонью. — По всем демографическим данным, пустыня. Один человек приходится на триста-четыреста квадратных километров. Мудрено ли затеряться?.. А севернее озера — вот здесь! — настоящее «белое пятно». Никто из путешественников не бывал. Тут такие сюрпризы возможны!..
— Пожалуй, — согласился я. — Но для того чтобы отыскать там что-нибудь, нужно дебри руками обшарить. Каждое ущелье на ощупь…
— Вот-вот! — подхватил Савчук. — За примером недалеко ходить. Несколько лет назад Сергей Обручев открыл в Сибири целую горную страну, размерами побольше Кавказа… До Обручева считалось: низменность, никаких гор нет. Закрашивали на картах в зеленый цвет, как полагается закрашивать равнины. А какая равнина, где? Пришли, посмотрели: там горный хребет высотой до трех тысяч метров! Каково?!
Я, конечно, знал об этом. Савчук вспомнил об открытии хребта Черского, и вспомнил кстати.
Что ж, чего не бывает в жизни! Быть может, на севере Таймыра, где-нибудь в неисследованных горах Бырранга, и впрямь затерялся народ, неизвестный этнографам?
— Согласен, — сказал я. — Пустыня. Пока еще пустыня… Но должны же быть вести о «детях солнца». Какие-нибудь неясные, смутные слухи. Знаете, как распространяются слухи по тундре? Как поземка, наперегонки с ветром!
Савчук принялся разглаживать карту на сгибах.
— А почему вы думаете, — спросил он, — что я не придаю значения слухам? Это, если хотите, и есть тот след, по которому пойду. Только это совсем особый след.
— Какой же?
— Этнографический.
— Не понимаю.
— Я уже говорил о нем. Имею в виду обрывки преданий, легенд, украшения, орнамент на одежде. Пойду по этому следу сначала так. — Савчук отметил на карте пункт. — Потом сюда. Остановка здесь. И дальше на север…
Карандаш бойко постукивал по столу. Казалось, не было никаких препятствий на его пути. С легкостью форсировал он реки в тундре, перепрыгивал через пропасти, взбирался по крутым склонам Бырранги. Вдруг карта вырвалась из-под пальцев и снова с раздражающим упрямством свернулась в свиток.
— Фу, черт! — сказал Савчук и обернулся ко мне. — Нет ли чего-нибудь тяжелого под рукой?
Я порылся в карманах кителя, положил на края карты перочинный нож, записную книжку, потом, после некоторого колебания, вытащил маленький компас, сделанный в виде брелока.
— О, — сказал Савчук, заинтересовавшись компасом. — Какая красивая безделушка! Теперь не делают таких… Откуда она у вас?
— Подарок, — ответил я кратко.
— От кого же?
— От друга.
— От Звонкова?
— Нет.
— Тогда от Лизы?
— И не от Лизы.
Я постарался отвлечь внимание Савчука от маленького компаса, так как не был расположен к разговору на эту тему.
— Помилуйте, Владимир Осипович, — воззвал я к его гостеприимству. — Третий час на исходе. Завтра нам уезжать: мне в Сочи, вам на Таймыр. Когда же спать?!
Мы немного поспорили о том, кому спать на кровати, кому на диване. Потом, разместившись, погасили свет.
— Вы спите? — спросил я после некоторого молчания.
— Нет.
— Знаете, о чем я думал, когда давеча ходил с вами по музею?
— Ну?
— Ощутил себя скитальцем во времени. «Двадцатый век остался где-то за порогом, — подумал я, — а мы странствуем по залам музея, как по притихшим столетиям».
— Вот как?!
Я услышал, как пружины кровати застонали под Савчуком.
— Я очень рад, — сказал он.
— Чему?
— Вы начинаете постигать романтику нашего труда — историков. Да, именно скитальцы во времени!.. Любой народ, исчезнувший с лица земли, живет в ученом, который занимается его историей. Талант историка — назовем скромнее: интуиция — состоит, по-моему, в том, чтобы в какой-то степени, пусть на миг, воссоздать в своем воображении этот народ, ощутить себя его современником…
