Жюль Верн - Болид
Обзор книги Жюль Верн - Болид
Жюль Верн
Болид
Глава первая,
в которой мировой судья Джон Прот выполняет одну из самых приятных профессиональных обязанностей, прежде чем вернуться в свой сад
Нет ни малейших причин скрывать от читателей, что город, в котором произошла эта странная история, расположен в Виргинии,[1] в Соединенных Штатах Америки. Если читателям так хочется, мы назовем этот город Уэйстоном[2] и добавим, что расположен он в одном из восточных округов на правом берегу Потомака.[3] Однако нам представляется совершенно излишним уточнять местонахождение города, который бесполезно искать на самых подробных картах Соединенных Штатов.
Утром 27 марта того года[4] у жителей Уэйстона, проходивших по Экстер-стрит, вызывал удивление элегантный всадник, неторопливо скакавший взад и вперед по улице и в конце концов остановившийся на площади Конституции, недалеко от центра города.
Всаднику явно было не более тридцати лет. Вся его внешность соответствовала чистейшему типу янки,[5] отнюдь не лишенному своеобразного изящества. Выше среднего роста, он отличался пропорциональным крепким телосложением и правильными чертами лица. У него были русые волосы и каштановая бородка. Усов он не носил. Длинный сюртук спускался ему до колен, а сзади фалдами ложился на конский круп. Он гарцевал на лошади столь же ловко, сколь и уверенно. Его манера держаться свидетельствовала о том, что он был человеком не только решительных действий, но и способным поддаться первому порыву. Похоже, ему никогда не приходилось выбирать между желанием и страхом, что присуще не уверенным в себе людям. Прозорливый наблюдатель, конечно, заметил бы, что природное нетерпение довольно плохо скрывалось под маской холодности.
Но какие дела привели всадника в тот день в город, где никто его не знал и даже не мог припомнить, встречался ли с ним когда-либо прежде? Собирался ли он остановиться здесь на какое-то время? Так или иначе, он не походил на человека, ищущего гостиницу. Впрочем, единственная трудность заключалась бы только в выборе. В этом плане Уэйстон можно ставить в пример. Ни в одном другом городе Соединенных Штатов путешественник не встретит лучшего приема, лучшего обслуживания, лучшего стола и большего комфорта за вполне умеренную плату.
Но незнакомец, казалось, не был расположен останавливаться в Уэйстоне. Он, по всей вероятности, не обращал никакого внимания на самые заискивающие улыбки владельцев гостиниц.
Едва всадник появился на площади Конституции, как хозяева и их служащие, стоявшие у дверей гостиниц, принялись обмениваться впечатлениями:
— Как он приехал?
— По Экстер-стрит.
— А откуда?
— Говорят, со стороны предместья Уилкокс.
— Вот уж полчаса, как его лошадь кружит по площади…
— Может, он кого-то ждет?
— Вероятно. И даже проявляет нетерпение…
— Всё время смотрит на Экстер-стрит.
— Возможно, оттуда тот, другой, и приедет.
— А кто этот «другой»… или «другая»?..
— Он, честное слово, недурен собой.
— Тогда свидание?
— Да… Свидание, но не в том смысле, в каком вы полагаете.
— Почему же?
— Да потому, что вот уже три или даже четыре раза, как незнакомец останавливался перед дверью мистера Джона Прота.
— И поскольку мистер Джон Прот — мировой судья Уэйстона…
— Значит, этого малого вызвали к нему по какому-то делу…
— А его противник запаздывает!
— Прекрасно! Судья Прот помирит их в мгновение ока.
— Он ловкий человек.
— И очень славный.
Вполне возможно, это и было подлинной причиной прибытия всадника в Уэйстон. Действительно, всадник несколько раз останавливался перед домом мистера Джона Прота, однако не спешивался. Он смотрел на дверь, на окна, на фасад, на котором читались слова «Мировой судья», смотрел, неподвижно замерев, словно ждал, когда кто-нибудь появится на пороге. Именно там в последний раз служащие гостиниц и видели, как он остановил лошадь, также дрожавшую от нетерпения.
И вдруг дверь распахнулась настежь. На ступеньке небольшого крыльца, ведущего на тротуар, появился человек.
Заметив его, незнакомец приподнял шляпу и спросил:
— Мистер Джон Прот, полагаю?
— Собственной персоной, — ответил мировой судья на приветствие.
— Хочу задать простой вопрос, на который вам требуется лишь ответить «да» или «нет».
— Слушаю вас, мистер…
— Приезжал ли к вам сегодня утром какой-нибудь человек, спрашивавший Сета Стенфорта?
— Нет, насколько мне известно.
— Благодарю вас.
Произнеся последние слова, всадник вновь приподнял шляпу, взял в руки поводья и мелкой рысью направился в сторону Эксгер-стрит.
Отныне — и таковым было общее мнение — не осталось ни малейших сомнений, что у незнакомца имелось дело к мистеру Джону Проту. Из того, как он задал вопрос, явствовало, что незнакомец и был этим самым Сетом Стенфортом и что он первым прибыл на условленную встречу. А поскольку всадник, возможно, подумал, что час встречи истек, то не покинул ли город, чтобы больше никогда сюда не возвращаться?
Поскольку мы находимся в Америке, среди самых отъявленных спорщиков, какие только существуют на этом свете, то не стоит удивляться, что жители немедля принялись биться об заклад по поводу скорого возвращения или окончательного отъезда незнакомца. Служащие гостиниц и любопытствующие, остановившиеся на площади, порой делали ставки в полдоллара и даже в пять-шесть центов, не более. Однако и такие ставки будут непременно уплачены проигравшими и попадут в кошельки выигравших, ведь и те и другие слыли самыми почтенными людьми.
Что касается судьи Джона Прага, то он ограничился тем, что проводил взглядом всадника, направлявшегося в предместье Уилкокс. Сей магистрат был философом, мудрецом, имевшим за плечами не менее пятидесяти лет мудрости и философии. И хотя ему самому было всего лишь пятьдесят лет, значит, он появился на этот свет уже будучи философом и мудрецом. Добавьте ко всему сказанному, что, оставшись холостяком, он вел существование, не омраченное какими-либо заботами. Он родился в Уэйстоне и даже во времена ранней молодости, вероятно, всего несколько раз покидал, а может быть и совсем не покидал, родной город. Жители Уэйстона знали мирового судью как человека нечестолюбивого, а тяжущиеся уважали и любили его. Им всегда руководило чувство справедливости. Он непременно проявлял снисхождение к слабостям, а порой и к ошибкам других. Улаживать переданные на его рассмотрение дела, превращать в друзей врагов, представавших перед его скромным судом, сглаживать острые углы, гасить конфликты, устранять трения, присущие любому, даже самому совершенному общественному устройству, — вот в чем видел он свое предназначение как мирового судьи. И ни один, даже лучший из всех, магистрат не был столь достоин этого звания в самом прямом смысле слова.
