Густав Эмар - Тунеядцы Нового Моста
Словом, Новый мост принял обычный оживленный вид.
При первом ударе пяти часов человек пожилых лет, одетый в черное и весьма почтенной наружности остановился перед незнакомцем, который только что собирался снова произнести какое-то ужасное проклятие. Отерев платком вспотевший лоб, вновь пришедший сказал ему приятным, ласковым голосом:
— Я думаю, что опоздал немного, не правда ли, господин сержант Ла Прери?
— Немного опоздали! — вскричал сержант, потому что этот незнакомец был не кто иной, как наш старый знакомый. — Ну и ну, мэтр Грендорж! Вот уже около часа, как я переминаюсь здесь с ноги на ногу в ожидании вас.
— Ах, Боже мой! — отвечал священник. — Ведь вы знаете, как далеко отсюда до улицы Серизе?
— Черт побери! Вы, на мой взгляд, имеете еще довольно бодрый вид, ваше преподобие, — возразил сержант, еще более рассердившись. — Что вы толкуете мне об улице Серизе — мне, который протрясся верхом больше двухсот лье?
— Полноте, сержант, не сердитесь; я вполне признаю себя виноватым перед вами, потому прошу вас принять мои извинения и кончить этот разговор.
— В самом деле! Легко сказать: прошу вас принять мои извинения и кончить этот разговор — человеку, который в продолжение пяти дней ни разу не сомкнул глаз и несся во весь опор через холмы и рытвины, словно кабан, преследуемый охотниками. Parbleu! Славные же песенки вы поете мне, ваше преподобие!
— Ну, так говорите об этом, если хотите, — произнес священник еще более ласковым голосом.
— Черт побери! Вы скоро заставите меня сойти с ума.
— Подождите, мой друг, успокойтесь немного, а главное, советую вам для вашей же пользы отучиться от скверной привычки клясться на каждом шагу; эти клятвы не прибавляют ни на волос ума тому, что вы говорите, и только отнимают половину удовольствия, которое испытываешь в беседе с вами.
— Вот как! Вы, кажется, собираетесь прочесть мне нотацию?
— Боже меня сохрани! — воскликнул, улыбаясь, священник. — Но сознайтесь, что я имею на это некоторое право.
— О-о, — пробормотал недовольным голосом сержант, — теперь, кажется, не об этом идет речь.
— Совершенно справедливо, что я и стараюсь доказать вам уже четверть часа.
— Хорошо, согласен; поговорим же теперь о нашем деле, мы и без того потеряли много времени.
— Говорить здесь! Возможно ли это, сержант?
— Куда же вы хотите идти? Ведь я совсем не знаю Парижа.
— Я знаю его не больше вашего.
— Вот уже скоро две недели, как вы уведомлены о моем приезде и еще до сих пор не нашли удобного места для нашего свидания.
— Милейший мой, вы, кажется, забываете, что я духовное лицо и что мне почти приходится скрываться.
— Это правда; черт бы побрал всю эту историю! Но что же в таком случае нам остается делать?
— Вот что: вы давно не были в Париже?
— Вы понимаете, я боялся сюда показаться. Там, где сильные ходят, высоко подняв голову, слабым приходится низко опускать ее. Признаюсь вам, я очень странным образом попал в эту историю. Оскорбление величества! Знаете ли, мой друг, ведь я рисковал быть повешенным! Теперь будем искать возможности поговорить наедине. Нашел! — вскричал он вдруг, ударив себя по лбу. — Следуйте за мной.
— Что вы хотите делать? — спросил Грендорж с некоторым беспокойством.
— Все равно, пойдемте.
— Пожалуй, пойдемте, если вы этого хотите, — согласился священник, не вполне доверяя выдумке сержанта.
Они обошли Бронзового Коня и по ступеням, спускавшимся с моста, сошли на какую-то маленькую, почти микроскопическую набережную; она примыкала к самой Сене, и к ней рыбаки часто привязывали свои легонькие лодочки.
— Уф! Вот мы, слава Богу, и пришли! — сказал сержант. — Теперь, надеюсь, вы понимаете мой план?
— Я? Нисколько.
— О, простодушный и наивный священник! Выслушайте же меня. Мы войдем в одну из этих очаровательных лодочек и, совершив в ней утреннюю прогулку по волнам Сены, вместе с тем спокойно переговорим о наших делах, не боясь быть подслушанными.
— Примите мои искренние поздравления, сержант! Вот славная идея! — с жаром воскликнул священник.
— Да, но она дурно придумана, — произнес кто-то громким голосом позади них.
— Кто вы и кому вы это говорите? — осведомился сержант, вынимая свою саблю из ножен и быстро обернувшись.
— Конечно, вам, сержант Ла Прери; я вижу, вы собираетесь сделать ужасную глупость, вот почему и позволил себе вмешаться в ваш разговор.
Сержант кашлянул несколько раз и с насмешливой улыбкой подошел к человеку, который так бесцеремонно вмешался в его дела:
— Извините, милостивый государь, — обратился он к нему, покручивая усы, — не будете ли вы так добры сказать мне, что лучше предпочтете: быть сброшенным мною в воду или проколотым насквозь моей рапирой?
— Вы, конечно, желаете откровенного ответа.' — поинтересовался тот, нисколько не смутясь угрозой.
— Понятно, я буду этому очень рад.
— В таком случае, сержант, я признаюсь откровенно, как бы странно это вам ни показалось, что не согласен ни на одно из ваших любезных предложений.
— Вот как! Это совершенно противоречит моим намерениям.
— Почему так?
— Parbleu! Потому что я не люблю людей, вмешивающихся в мои дела.
— Послушайте, милейший, пусть лучше между нами будет мир, — перебил его незнакомец, — разве вы забыли Клер-де-Люня? — прибавил он шепотом, наклоняясь к его уху.
Эти слова привели сержанта в недоумение.
— Клер-де-Люня? — переспросил он.
— Да, Клер-де-Люня, вашего старинного приятеля?
— О, если это так, я, конечно, вполне согласен с вами примириться!
— Не слишком ли поздно, сержант, — злобно пробормотал начальник Тунеядцев Нового моста.
— Что делать, милейший! Осторожность никогда не помешает.
— Хороша же ваша осторожность! Если бы не я, вы, наверное, совершили бы ужасную глупость; возможно ли говорить о делах при лодочнике, которого вы совсем не знаете и который, услышав ваш разговор, мог бы извлечь себе из него пользу?
— Монсеньор прав, — сказал священник со своей сладкой улыбкой, — сознайтесь, что вы готовы были допустить огромную неосторожность.
— Да, неосторожность, которую вы вполне одобряли, — проворчал сквозь зубы сержант.
— С вами невозможно спорить, вот почему я взял себе за правило во всем и всегда с вами соглашаться.
— Вы, должно быть, очень устали, сержант, так как приехали из Кастра в половине четвертого утра, — прервал свои вопросом их разговор Клер-де-Люнь.
— Почем вы знаете, что я приехал в половине четвертого? — воскликнул сержант недовольным тоном.
— Какое вам до этого дело?
— Очень большое; я не терплю, когда вмешиваются в мои дела; но продолжайте же, всезнающий человек!
