Гюнтер Хофе - Мерси, камарад!
Тиль стал расспрашивать офицеров и солдат, но никто из них толком ничего не знал о создавшемся положении. Говорили, что в двух километрах юго-восточнее Шамбуа танки противника поставили твердый заслон. Лейтенант решил зайти в здание мэрии.
Майора с Рыцарским крестом на груди окружили офицеры в различных званиях. На вошедшего лейтенанта никто не обратил внимания. Майор объяснял обстановку, но нового в его словах ничего не было. Рядом с ним сидел радист, который все время пытался с кем-то связаться по рации. Наконец после многочисленных попыток ему это удалось.
«Как приятно, наверное, радисту в невообразимом хаосе эфира поймать наконец нужную радиостанцию», — подумал Тиль.
— Я «Селезень». Я «Селезень». Вызываю «Подвязку». Как меня слышите? Прием! — передал он в офир, переходя на прием.
— Я «Подвязка». Я «Подвязка». Вас слышу!
— Что у вас случилось?
— Находимся юго-восточнее населенного пункта Сент Ламбер. Правый берег пока еще противником не занят. Прием!
В приемнике что-то затрещало, засвистело.
— Вас понял, «Подвязка». Подождите минутку!
И радист выжидающе посмотрел на майора.
— Продолжать разведку, о результатах доложить через десять минут!
«Селезень» передал «Подвязке» указания майора.
Майор занялся картой.
— У нас, господа, имеется одна-единственная возможность! — Карандаш майора с Рыцарским крестом заскользил по дороге от населенного пункта Муасси на северо-запад. — Выступим в десять часов сорок минут, танкам обеспечить отход. Двигаться с увеличенными интервалами. Я жду сообщения от наших разведчиков.
«Это уже кое-что конкретное, — подумал Тиль. — Рыцарский крест на груди, прусская аккуратность, даже в окопах… Если противника нет юго-восточнее Сент Ламбера, необходимо немедленно ехать в том направлении, так как через полчаса ситуация может резко измениться».
Лейтенант вышел из здания на улицу, залитую солнцем. Заметив на окраине развевающийся флаг Красного Креста, Тиль быстро зашагал туда.
Медицинский пункт разместился в просторном крестьянском каменном доме. У двери дома стоял санитар-фельдфебель и в бинокль наблюдал за пустынной дорогой, которая вела на юго-восток.
— А где же ваши раненые? — поинтересовался Тиль.
— Часть в подвале, часть в доме, господин лейтенант, — ответил санитар, снова поднося бинокль к глазам.
Тиль вошел в дом и пошел между рядами раненых, которые лежали на соломе. Перевязаны они были кое-как, на скорую руку. Воздух спертый, раненые стонали. Рорбека среди них не оказалось.
Лейтенант осторожно спустился по крутой скользкой лестнице в подвал. И остановился, пораженный; весь подвал был забит солдатами, которые стояли, сидели, но не лежали, так как места было очень мало. Кого тут только не было: и пехотинцы, и саперы, и артиллеристы, и летчики, и парашютисты, и танкисты. Почти никто из них не был ранен. Одни были с оружием, другие — без него, все в подавленном настроении. Духота стояла страшная.
«Эти уже не могут больше, — подумал о них Тиль, — или же не хотят дальше воевать». Разницы между словами не «могут» и не «хотят» лейтенант не видел никакой.
И вдруг Тиль оцепенел.
Он увидел Рорбека, радиотехника Ганса Рорбека. Лицо у Ганса было желтое, взгляд направлен куда-то в потолок; накрыт он был плащ-палаткой.
Рядом с Гансом лежал раненый, у которого была забинтована вся голова: видны были только одни глаза. Соседом Ганса с другой стороны был капитан, который, видимо, испытывал сильные боли и чтобы как-то заглушить их, все время сжимал руки, то сцепляя, то расцепляя их.
«Может, его беспокоит судьба брошенного им на произвол судьбы подразделения? — подумал Тиль. — На всякий случай он показывает пример мужества и терпения своим солдатам, если они, конечно, останутся в живых».
Лейтенант присел на корточки возле раненого. Рорбек не сразу заметил его.
— Ганс! Старина! Какая радость, что я тебя разыскал! — Тиль хотел, чтобы его слова прозвучали радостно, а выговорил их как-то сухо и холодно.
Уголки рта у Ганса чуть вздрогнули, но улыбки у него все равно не получилось.
— Врач… — еле слышно прошептал он.
— Тебя уже осматривал врач?
Тилю показалось, что Ганс чуть заметно кивнул головой.
— Перевязали?
На сей раз Рорбек кивнул явственнее. И вдруг Тиля осенила одна идея.
— Ганс, у дома стоит машина с шофером. Через несколько минут наши танки пойдут на прорыв… Танкисты знают, где есть брешь. Хочешь… можешь?.. Шофер нас ждет!
Рорбек медленно повернул голову.
— У меня раздроблены оба бедра… — прошептал Ганс еле слышно.
«Осталось ждать еще две-три минуты, — думал лейтенант. — Сейчас они уже запускают моторы, но я останусь рядом с Гансом. Сейчас это самое важное… Ну хорошо, останусь, а чем я могу ему помочь? Этих раненых никто никуда не повезет — в лучшем случае американцы или канадцы, если у них будет на это время. Но и тогда нам все равно не придется быть вместе, так как Ганс не офицер, а раз не офицер, то в глазах командования, каким бы оно ни было, уже не человек. В этом отношении у господ из-за океана точно такие же взгляды и порядки, как и у пруссаков».
— Оставь эти иллюзии. Поздно. — Рорбек бросил взгляд на часы и горько улыбнулся, словно угадал, как долго он еще сможет наблюдать за бегом стрелок.
— Ничего не поздно! Тебе срочно нужна квалифицированная помощь! Вот что для тебя сейчас самое важное!
— Хинрих, побудь еще немного со мной. — Рорбек закрыл глаза, утомленный тем, что ему пришлось произнести несколько слов.
Фельдфебель-санитар спустился в подвал. Бинокль висел у него на груди.
— Фельдфебель, неужели у вас нет врача? — спросил Тиль у него.
— Убит сегодня утром, господин лейтенант!
— Ты можешь дать вахтмайстеру что-нибудь болеутоляющее? Морфий, например?
— Конечно, — ответил санитар, разыскивая в своей сумке ампулы.
Повязка на бедрах Ганса потемнела от крови. Когда санитар сделал ему укол, тот даже не пошевельнулся.
— Он сейчас быстро уснет. Дыхание у него неглубокое.
— Спасибо. Это мой друг.
Фельдфебель направился в противоположный угол.
Ганс Рорбек, который всегда был очень спокойным человеком, и сейчас на грязной соломенной подстилке лежал совершенно спокойно; ему было всего-навсего двадцать восемь лет, а по виду можно было дать все сорок: на лице залегли глубокие морщины.
Тиль начал вспоминать, когда он увидел Рорбека впервые. А было это в сорок первом году северо-западнее Киева, когда они вылезли на рассвете из бомбовой воронки, не имея ни малейшего представления о том, что их ждет.
