Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)
Глава XXXVIII
Герб Джима. — Искусный распорядитель. — Нет розы без шипов. — По требность в слезах.
Изготовление перьев для арестанта, равно как пре вращение ножа в пилу оказались для нас чертовски трудными. Джиму, в свою очередь, представлялось, ввиду его безграмотности, что труднее всего на свете писать. Ему надлежало, однако, украсить стены своей тюрьмы подобающими надписями. Мы этого положи тельно требовали. Том уверял, что без надписей никак нельзя обойтись. Не было еще примера, чтобы государственный преступник, содержавшийся в заточении, не начертал на стене тюрьмы своей фамилии и своего герба.
— Вспомните, например, хоть леди Джен Грэй, Джильфорда Дудлея и престарелого Нортумберлэнда, — говорил он. — Положим, Гек, что это выполнить не легко, но все-таки тут ничего не поделаешь. Без этого ведь нельзя обойтись. Джим непременно должен увековечить свое имя и свой герб. Так поступали все знаменитые мужи в его положении!
Джим пытался было возразить:
— Примите, сударь, во внимание, что у меня от родясь не было герба. Я получил от вас одну лишь подержанную белую сорочку, но ведь вы приказали вести мне на ней дневник.
— Ты ровно ничего не понимаешь, Джим! Герб совсем не то, за что ты его принимаешь, и не представляет ни малейшего сходства с рубашкой.
— Во всяком случае, Джим прав, — возразил я. — У него действительно нет герба, и он никогда не имел такового.
— Я знал это и сам, друг мой, — объяснил Том, — но пойми, что он должен обзавестись гербом, прежде чем выйдет из тюремного заключения. Заметь себе, что он выйдет из тюрьмы не иначе как по всем правилась искусства, так что нельзя будет подпустить под его репутацию и соломинки.
Мы с Джимом принялись за изготовление перьев посредством трения о куски кирпича, причем мате риалом для Джима служил кусок медного подсвечника, а для меня оловянная ложка. Тем временем Том занялся более важным, но, как мне показалось, менее утомительным делом изобретения для Джима подходящего герба. По истечении некоторого времени он объявил, что придумал целую дюжину великолепнейших гербов, так что не знает, которому из них отдать предпочтение. Пожалуй, впрочем, можно будет остановиться на следующем гербе:
— Щит разделен справа налево золотой полосой. Его поддерживает с правой стороны дикарь, а с левой — сторожевая собака, сидящая на цепи, в знак рабства. Голова дикаря украшена зелеными ветвями, а на лазурном поле главного щита мы изобразим дороги, разбегающиеся во все стороны, как эмблему замышляемого побега. В шлеме — голова беглого негра, а на поперечной полосе — его узел с пожитками, поддерживаемый двумя дубинами, символически изображающими нас с тобою. Девиз на щите: «Maggiore fretta, minore acta». Я вычитал его из книги. Он означает: «Чем больше шума, тем меньше дела».
— Девиз, по-моему, еще может сойти, но во всем остальном я, признаться, не вижу ни малейшего смысла.
— Нам теперь некогда рассуждать об этом, — воз разил Том. — Надо теперь работать, не покладая рук.
— Положим, что так, но меня все-таки интересует, например, чего ради нужен Джиму шлем? Он, сколько известно, не рассчитывает поступать в пожарную команду!
— Все это вздор! Никому не обязательно носить шлем, находящийся на гербе.
— Это все же довольно утешительно! К чему же, однако, проведены на щите полосы?
— Признаться, хорошенько не знаю, но во всяком случае Джиму необходимо иметь поперечную полосу на левом поле щита. Она имеется почти у всего английского дворянства.
Том всегда поступал таким образом. Не считая нужным объяснять что-либо, он не пытался ничего растолковать. Можно было расспрашивать его хоть целую неделю — и все равно не услышали бы в ответ ничего путного.
Составив во всех подробностях герб для Джима, Том принялся сочинять грустную надпись, которую Джиму, по примеру прочих высокопоставленных арестантов, следовало нацарапать на стене своей темницы. Придумав целую коллекцию таких сетований, мой приятель написал их на листке бумаги и прочел в нижеследующем порядке:
«1. Здесь разбилось сердце, истомленное долгим за ключением.
2. Здесь зачах от горя злополучный узник, забытый светом и друзьями.
3. Здесь прекратилось наконец биение одинокого сердца и нашел себе вечное успокоение дух узника, из мученного тридцатисемилетним одиночным заключением.
4. Здесь погиб после тридцатисемилетнего тяжкого заключения в чужом краю, покинутый друзьями, благо родный иностранец, побочный сын Людовика XIV».
Читая эти трогательные жалобы, Том до такой степени волновался, что голос у него дрожал и на глаза навертывались слезы. Между прочим, он никак не мог остановить свой выбор на которой-либо одной из этих надписей. Все они казались до того хороши, что жаль было отбросить какую-либо из таких жемчужин. При таких обстоятельствах было решено под конец, что Джим вырежет все четыре надписи гвоздем на стенах своей хижины. Негр объявил, что эта работа отнимет у него целый год времени, тем более что он не имеет ни малейшего понятия о начертании букв. Том обещал тогда нацарапать все надписи вчерне, так что останется лишь несколько углубить сделанные уже черты. Подумав немного, он присовокупил:
— Пожалуй, однако, что на бревнах неуместно вырезать такие надписи. В порядочных тюрьмах нет бревенчатых стен. Следует по-настоящему вырубить их в скале. За неимением таковой мы должны при тащить сюда, по крайней мере, большой камень.
Джим протестовал, справедливо утверждая, что резьба на камне еще труднее резьбы на дереве. Он говорил, что ему за всю жизнь не удастся закончить такую работу. Том успокоил беднягу, обещав дать ему меня в помощники, а затем тщательно осмотрел, на сколько успешно продвигалась у нас с ним работа по изготовлению перьев. Оказалось, что она шла у нас обоих очень медленно. Вообще, я лично находил ее до чрезвычайности трудной. Руки мои страшно разболелись, а между тем дело почти не продвигалось вперед. Убедившись в этом, Том объявил:
— Мне пришла отличная мысль: мы вырежем герб и все надписи на таком камне, которым, как говорится, можно убить сразу двух воробьев; я видел там, вниз по течению реки, у мельницы, здоровенный большой точильный камень. Затащив его сюда, можно будет вырезать на нем все что нужно, а также от шлифовать на славу перья и пилу.
Идея эта была действительно грандиозна, но и камень оказался достаточно крупных размеров. Тем не менее мы надеялись, что в состоянии будем с ним справиться. Приблизительно около полуночи мы отправились на мельницу, оставив Джима за работой. Выколотив ось из большого круглого точильного камня, мы принялись катить его по дороге. Дело это оказалось значительно труднее, чем мы предполагали. Время от времени камень падал, несмотря на все наши усилия его удержать, и при этом каждый раз угрожал нас раздавить. Том уверял, что кто-нибудь из нас непременно будет прихлопнут до смерти, прежде чем мы успеем доставить камень на мес то. Докатив камень до половины дороги, мы совершенно выбились из сил, а пот с нас обоих лился градом. Делать нечего, пришлось обратиться к Джиму и призвать его на помощь. Приподняв кровать, он снял с ее ножки цепь, обернул ее себе вокруг шеи, выполз вместе с нами сквозь подземный ход и дошел до того места, где мы оставили точильный камень. Я с Джимом принялись его катить, и он у нас скользил как по маслу, Том же довольствовался ро лью распорядителя. Вообще, он был специалистом по этой части, и я никогда не видал юношу-подростка, который бы так хорошо умел распоряжаться другими.
