Игорь Бондаренко - Красные пианисты
В 1943 году, вернувшись из поездки по оккупированным районам России, Розенкранц публично заявил:
«Славянами может управлять только твердая рука. Тот, кто верит, что может добиться чего-нибудь от славян мягким обращением, глубоко заблуждается. Такие взгляды могут формироваться не в национал-социалистской партии, а в каких-то интеллигентских клубах. Нужно всегда помнить, что и в прошлом попытки белых людей относиться с доверием к туземцам всегда кончались тем, что последние платили им за это изменой…»
«В этих словах весь Розенкранц, подлинный», — подумал Фак. Он вспомнил свою первую встречу с Розенкранцем, его рассказ, лицемерный и лживый.
Послушать его и ему подобных, так они только и пеклись о благе немецкого народа. Именно поэтому они захватили Австрию, его Австрию?
…Максимилиан поднялся, расправил плечи: затекли лопатки. Сквозь полуприкрытые шторы пробивался серый рассвет. Фак подошел к бару. Налил вина и выпил. Потом раздвинул шторы и открыл окно.
Город еще спал. Как спал он и в то утро, когда к его предместьям подходили чужие танки. И хотя Максимилиан знал, что в это утро, в этот час городу, который он любит, не грозит пока никакая опасность, чувство тревоги все больше и больше охватывало его.
Глава одиннадцатая
Питер Гарвей занимал скромный номер в гостинице «Диана», которая находится рядом с новым Римским вокзалом.
Из окна его номера хорошо был виден роскошный отель «Метрополь» на другой стороне улицы. Там, в одной из комнат, за столом сидели Клаус Клинген и полковник в отставке, бывший сотрудник СИФАР, а ныне редактор ультраправой газеты — Фачино Кане.
Микрофон работал отлично, не то что в Париже. Каждое слово было отчетливо слышно, и каждое слово записывалось на пленку портативного магнитофона.
Гарвей почти не вслушивался в то, что говорили Клинген и Кане. Он не предполагал услышать что-либо интересное.
Он стоял у окна и разглядывал прохожих — с Римом было связано немало воспоминаний.
Бабушка Питера была итальянкой, и он унаследовал от нее черные, чуть вьющиеся волосы, прямой нос и сочные, женские губы. Она же научила его итальянскому языку. Все это в конечном итоге и решило его судьбу во время войны.
После окончания разведшколы Гарвей попал в Италию. Командование союзных сил в Средиземном море очень интересовали время отправления и маршруты итальянских транспортов, которые шли в Африку с грузами для армии Роммеля.
Когда американцы высадились в Италии, Гарвея после тщательной подготовки послали в Германию. Здесь ему не повезло: он был арестован гестапо. Только окончание войны спасло его.
После войны Питер Гарвей занялся коммерческими делами, но успеха так и не добился. В шестьдесят четвертом году он вернулся на службу. Теперь Гарвей жалел о потерянном времени: если бы он не ушел из армии, за эти годы мог бы сделать неплохую карьеру и сейчас занимал бы солидную должность, а не мотался бы по Европе на положении рядового шпика.
«Дело «ангела», как он окрестил «Дело Клауса Клингена», привело его из Кельна сначала в Лондон, потом — в Париж, а теперь — в Рим. Он следовал за Клингеном как тень.
Это дело началось с письма, которое на первый взгляд стоило немногого.
Некто Фриче, бывший штурмбаннфюрер СС, начальник службы безопасности Постлау, сообщил американской контрразведке, что Клаус Клинген, он же Отто Енихе, является советским разведчиком.
Далее на нескольких страницах Фриче излагал историю собственной жизни, явно предлагая свои услуги американской контрразведке, которую он ставил выше контрразведок других стран.
Гарвей навел справки о Фриче. Это был типичный «выходец из народа», как тогда говорили, который хотя и старался служить верой и правдой третьему рейху, но из-за своей профессиональной неподготовленности и небольшого ума работал плохо.
Русские, взяв Фриче в плен в сорок пятом году, судили его как военного преступника. Ему бы долго пришлось сидеть за решеткой, если бы он не попал под амнистию. Вернувшись в ФРГ, он снова, как и в тридцать пятом году, открыл мясную лавку.
В шестидесятом году он пытался было пристроиться в ведомство Гелена, однако там ему вежливо, но бесповоротно отказали. Это его, конечно, обидело, поэтому он и ругал Гелена и льстил американцам.
Гарвей встретился с Фриче. После этой встречи он уже не сомневался в том, что бывший штурмбаннфюрер не выдумал эту историю.
В архивах гестапо, в которые заглянул Гарвей, действительно существовало «Дело Отто Енихе». Оно было заведено после того, как оказалось, что его невеста, немка Криста Росмайер, штурман дальнего плавания, — русская разведчица.
Хотя гестапо не имело прямых доказательств секретных связей Росмайер и Енихе, но не такое это было время, чтобы выпустить из поля зрения человека, на которого пало подозрение.
И Отто Енихе не ушел бы так легко от гестапо, не выручи его сначала заступничество обергруппенфюрера СС Франца Штайнгау, а потом — конец войны.
Франца Штайнгау хорошо знали как в американской, так и в английской разведке. Это был опытный, умный противник. В конце войны его хотели переманить на свою сторону англичане и будто бы уже договорились с ним. Самоубийство обергруппенфюрера в имперской канцелярии было полной неожиданностью для Интеллидженс сервис.
Оставался еще Зейдлиц, доверенное лицо Штайнгау, старая, хитрая лиса Зейдлиц. Но он знал Клингена только с сорок пятого года… Разыскать же кого-нибудь из людей, знавших Отто Енихе еще до войны, после стольких лет было невозможно. Если бы даже кто-нибудь и отыскался, то что он мог бы сказать, ведь прошло четверть века, а за такое время люди очень меняются…
Фриче случайно узнал, что Клаус Клинген и Отто Енихе — одно и то же лицо. Бывший штурмбаннфюрер СС в последнее время пристрастился к чтению. Один знакомый подарил ему комплект иллюстрированного журнала за три года. И в одном из номеров за позапрошлый год он обнаружил ответ редакции на обвинения, которые были предъявлены Клингену левой газетой с анархическим уклоном. Эта газета выступила с разоблачительными материалами против Клауса Клингена. Она писала, что преуспевающий книгоиздатель в Кельне в годы войны носил другую фамилию — Отто Енихе — и одно время служил в лагерной охране авиационного центра «Мариине»…
Кроме желания выслужиться перед американцами, обратить на себя их внимание Фриче владело еще чувство мести. Он считал Клингена — Енихе если не прямым, то косвенным виновником того, что он попал в конце войны на фронт, а потом к русским в плен. Ведь не случись этого, вся его послевоенная жизнь могла бы сложиться по-другому.
