Эдмунд Бентли - Криминальные сюжеты. Выпуск 1
— Нет, — сказал официант. — Фиеста дель Реденторэ через пару недель, а народу в Венеции всегда хватает.
Покачиваясь между столиками, подошла Мари-Луиза и показала Эльмире маленькую подковку.
— Купила у швейцара, — сказала она.
— Никогда не думал, что ты суеверна и веришь во всякую ерунду, — сказал Дик.
— А я и не верю. Но мне сказали, что эта подковка поможет и тем, кто верит, и тем, кто не верит.
Дик одарил сидевшую в углу нарядную брюнетку обвораживающим взглядом.
— С кем ты поздоровался, Дик? — спросила Эльмира.
— Это третья жена первого мужа моей второй жены, — сказал Дик.
— Ну, а на самом деле?
— Так. Красивая девица и все.
— Дик, как ты себя ведешь? — возмутилась Эльмира. — Что ты стреляешь глазами в эту итальянку?
— Милая, если я придерживаюсь диеты, то это не значит, что я не могу читать меню.
Сидевшая в уголке за одним столиком с полицейским итальянка улыбнулась Дику.
— Смотри только на меня, — сказала Эльмира.
— Попрошу, чтобы этот полицейский меня арестовал, — сказал Дик. — Хочу в тиши камеры поразмышлять о суете мира вообще и о придирчивости жены в частности…
— Я хочу поговорить с тобой очень серьезно, — надув губы, сказала Эльмира.
— Можешь начинать. Я скоро вернусь, — Дик встал, намереваясь выйти.
— Почему я не послушала маму и вышла за тебя?
— Не хочешь ли ты сказать, что она не разрешила тебе за меня выйти? — Дик снова уселся.
— Да, — сказала Эльмира.
— Ах, как плохо я думал об этой прекрасной женщине, — закачал головой Дик.
— Может, кончишь?
— Сама начала. Не надо выдумывать.
— Хорошо, — сказала Эльмира. — Я признаю, что мы оба виноваты, особенно ты.
— Хочешь дам тебе добрый совет, — сказала Мари-Луиза Эльмире. — Не спорь с мужем. Плачь.
— Официант! — рыкнул Дик. — Тарелка мокрая.
— Кончай, Дик, — утихомиривала его Эльмира. — Ты ошибся. Это порция твоего супа. Хотя, возможно, и слишком скромная.
— Один раз я ошибся, — сказал Дик. — Это случилось в тысяча девятьсот не помню каком году в Глазго.
— Ты ошибся? Не может быть, Дик! — сыронизировала Мари-Луиза.
— Да. Раз я думал, что ошибся, но я ошибался… Смотрите, какая отличная пантомима!
Оркестрик удалился, освободив место одетому в черное миму. Это был юноша лет двадцати. Его гибкие нежные руки вычерчивали изображения. В глубоких глазницах сверкали глаза, внимательно вглядывавшиеся в мир. Нос прямой, правильный, с резко очерченными ноздрями. Когда выступление окончилось, по террасе пронеслась волна аплодисментов. Роберт попросил официанта, чтобы тот подозвал юношу.
— Вы говорите по-английски? — спросил Роберт, когда тот подошел.
— Да. Я с Мальты и знаю не один язык.
— Приехали сюда подработать? — спросила Мари-Луиза.
— Нет, — сказал юноша. — Мой отец фабрикант, и у меня нет финансовых проблем, но я пытаюсь быть самостоятельным. А вообще меня интересует сцена. Думаю стать драматическим режиссером. Пантомима это только между прочим.
— Что ты там делал на возвышении, приятель? — спросил Дик.
— Искал цвет для своего неба. Оно будет не серым и не голубым. Может быть, будет зеленым. Еще не знаю.
— Не обращайте внимания на Дика, — сказала Эльмира. — Он с самого утра пьет пиво. Начал еще в самолете.
— Вы только прилетели? — спросил юноша.
— Да, — сказал Роберт. — Мы прибыли из Нобля.
— Я много слышал о вашем идеальном государстве. Но я не могу вообразить его уклада.
— Наше общество, — начала объяснять Мари-Луиза. — это сумма мелких фирм. Их престиж, доходы обуславливают социальный статус участника. Первый дивизион, второй, третий, четвертый. Все как в футболе. Участник оценивается баллами. Если он покажет свой меньший Интеллектуальный коэффициент или меньший Коэффициент доброты, то заменивается другим и ищет себе работу в более низкой лиге. Это общество стимулов.
— Ха-ха, — рассмеялся юноша чистым хрустальным смехом. — Может, у вас я бы нашел ответ на беспокоящий меня вопрос… Блуждаю по свету в поисках смысла жизни. Говорят, мои старания напрасны.
— А где пришлось побывать? — спросил Роберт.
— Стажировался в Лондоне у режиссера Питера Брука.
— Трудно было выучиться этому ремеслу? — спросила Эльмира.
— По Питеру Бруку, человек, наделенный талантом видеть и чувствовать как художник, может обучиться технике и театральному ремеслу за один день. А если говорить о кино — за три дня.
— Неужели театр не дал вам ответа на беспокоящий вас вопрос? — поинтересовалась Мари-Луиза.
— Для человека, утверждающего, что он знает истину, театр не нужен, — сказал юноша. — Но театр — это удивительно. В одном помещении собираются несколько сот человек, которые один другого не знают, все разные и, может быть, друг другу антипатичны. И вот благодаря особой магии сцены, эти личности начинают мыслить вместе, чувствовать вместе и реагировать вместе. Иначе говоря, в зрительном зале становится плотью утопическая мечта о единстве людей. Каждый политик хотел бы осуществления такой мечты для своего народа.
— Согласно Нерону, актером на сцене быть легче, чем в жизни, — сказала Эльмира. — Но я с этим не согласна. Сама играю в любительском театре, и у меня получается с большим трудом. Может, вы бы приехали к нам что-нибудь поставить?
— Очень интересное предложение, — сказал юноша. — Но пока я не сформировавшийся человек, не возьмусь готовить спектакль.
— Вы хорошо знаете Венецию? — спросил Роберт.
— Роберт пилот «Формулы-1» Нобля, — не сдержалась Эльмира.
— Вы хорошо водите? — вежливо спросил юноша.
— Когда дорога поворачивает вместе со мной. Это чистейшее совпадение. Пустые усилия чего-либо достичь…
— Нет ненужных усилий, — сказал Дик. — Сизиф и тот накачивал себе мышцы, катя камень в гору.
— Хотите, охарактеризую Роберта, — сказала Мари-
Луиза. — Он строг, хладнокровен, расчетлив. Верен друзьям и любимым женщинам. Не как все. Выпадает из своего окружения, и не только из-за своих голубых глаз и смуглого лица. Игрок, родившийся в счастливой рубашке. Внутреннее состояние — усталость, скука, разочарование, все видал, все испытал… Постоянно держит экзамен на титул супермена.
— Не слишком ли сильно сказано? — запротестовал Роберт. — Так хорошо ли вы знаете Венецию? Мы ищем канал с фамилией нациста и именем святой…
— Может, случайно Каннареджо? — спросил юноша.
— Весьма вероятно, — сказала Мари-Луиза. — Ведь Канарис был, кажется, нацистским адмиралом.
