Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин
В ближних кустах треск сучьев. Лосиха и маленький лосёнок при ней понуро бредут, застигнутые наводнением. Лосихе вода доходит до живота. У лосёнка над водой торчит лишь голова с длинными ушами. Малыш безусловно погибнет от голода и переутомления, негде ему прилечь, отдохнуть, и к соскам истощённой матери, скрытым водой, не припасть. Жалкое зрелище. Лёгкая добыча для алчных, ненасытных тварей, именующих себя людьми. С дорогих катеров, оснащённых мощными японскими моторами, отстреливают браконьеры попавших в беду животных из дорогих, инкрустированных серебром, ружей. Из баловства или забавы ради… А может, изголодали бизнесмены? Последний хрен без редьки доедают и польстились на кусок мяса лося, под шкурой которого в эту пору копошатся в гнойных дырках белые червяки — личинки оводов. Прикрываясь служебными удостоверениями, шныряют по реке именитые начальники, жрут водку и палят в плывущих лосей. Это у них «лосиной охотой» называется. Чаще всего в эти места весеннего половодья наведываются томские, нижневартовские и сургутские чинуши из прокуратур, судов, милиции, налоговой полиции, вояки при больших звёздах, тузы из управленческих служб, крупные шишки с предприятий и фирм и просто всякое предпринимательское отребье, трясущее пачкой денег и возомнившее себя личностью. О варварах на богатых лодках рассказал мне рыбак на Киевской пристани, к которой я подошёл уже на исходе угасающего дня. В узком обласке, выдолбленном из цельного ствола тополя, ловко подгребая на манер индейцев одним веслом, ко мне подрулил старик–остяк. Представился Степаном Ивановичем, угостил стерлядкой и спросил закурить.
— Не курю, — развёл я руками, сожалея, что не прикупил для таких встреч блок–другой «Петра Первого».
Он взялся за весло, но не отталкивался от плота.
— Выпить ничего нету? — спросил с надеждой.
— Как же? Найдётся, — схватился я за рюкзак. Достал фляжку со спиртом, отдал радушному незнакомцу.
— Забирай вместе с фляжкой. Дарю!
Степан Иванович отвинтил крышку, отпил из неё, ни крякнув, ни поморщась, словно не спирта медицинского глотнул, а воды обычной. Потом равнодушно бросил в обласок фляжку — новую, зелёную, в кожаном чехле на молнии и с блестящими кнопочками на ремешках. Классная фляжечка! И почти полная спирта! Такое обращение с ней и отсутствие намёка на «спасибо» немного обескуражило меня, но старый остяк ещё пару раз приложился к фляжке, скоро разговорился и оказался добрейшим человеком, приятным собеседником. Разговаривал абориген на чистом русском языке, без акцента. Не встретить в наше время представителя малых народностей Севера или Дальнего Востока, который бы говорил: «Моя тайга ходи, белка в глаз бей, шибко огненный вода люби…». И если кто говорит или пишет про него так, тот попросту идиотствует, показывая свою неосведомлённость о жизни, культуре и быте хантов, эвенков, манси, чукчей, коряков, орочей, нанайцев и других людей, населяющих суровые крайние территории. Почти все они окончили школы, техникумы, институты. Многие из них работают врачами, учителями, зоотехниками, шофёрами, электросварщиками, бульдозеристами. Степан Иванович — один из таких жителей села Новоникольского, бывший совхозный ветеринар, но из–за развала сельского хозяйства вынужден искать средства к существованию рыбалкой. Он помог развести костёр, приготовил из стерляди малосольную чушь. Пьяно качаясь на бревне у огня, угощал деликатесом, изливая душевную боль за гибель лосей от наезжающих браконьеров. Потом повалился на траву и захрапел. Я подложил ему под голову спасательный жилет, прикрыл плащом и сам отправился спать под дребезжащее блеяние ягнёнка. Но откуда же здесь быть овцам? Это обыкновенный бекас внезапно срывается с земли и быстро летит вверх. Достигнув высоты в несколько десятков метров, вдруг устремляется вниз со сложенными крыльями, вибрируя хвостом, издаёт звук, напоминающий блеяние ягнёнка. Через пару секунд снова взмывает вверх и падает. А где–то над ближним березником, невидимые в сумерках быстро надвигающейся ночи, токуют лесные дупели. Летая в темноте большими кругами, одна из птиц вдруг начинает падать со всё увеличивающейся скоростью, издавая отрывистый, свистящий шум, быстро усиливающийся и переходящий в дрожащий свист, похожий на шум от пролетающего реактивного самолёта. Лесной кулик — гаршнеп летучей мышью неохотно вспорхнул из–под самых моих ног, оглашая темноту звуками «чивак, чивак, чивак…», сел в заросли болота. Одиноко кукует кукушка…
…Как спал, не помню, но проснулся от жужжания оводов, залетевших в палатку и с глухим стуком бившихся о её тент. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густые ветви тальников, нарисовали затейливые узоры на светлом фоне подволока. Замысловатая ажурная вязь из теней от листьев напомнила мне, что уже утро и пора выбираться за полог, в щели которого разными оттенками просвечивало небо.
К моему удивлению, старика–остяка и его обласка на берегу не было. На примятой траве кроваво алел спасательный жилет. Рядом с ним лежал аккуратно сложенный плащ. Над потухшим костром из котелка с водой торчали хвосты двух стерлядок — знак благодарности.
Киевская пристань, где я переночевал — громко сказано. На карте отмечена якорьком, но в действительности всего одна изба, приспособленная кем–то под дачный дом. И ещё несколько полусгнивших изб без окон, без дверей, без полов и потолков. В зарослях крапивы завалившиеся погреба, ржавые останки плугов, борон, машинных граблей, сенокосилка. И опять пытаюсь представить, как жили здесь и трудились неведомые мне сельчане Киевской пристани. Одно лишь красивое название осталось от неё.
Утро яркое, ветреное. Река отливает серебром и так блестит и сверкает на солнце, что глазам больно.
Этот благодатный день я решил провести на заброшенном берегу Киевской пристани. Привёл в порядок одежду, просушил постель, выстирал носки, полотенце и носовые платки, искупался в реке, намыливая голову мылом. Сварил шикарную стерляжью уху.
Незаметно подкрался вечер. Стая журавлей, громко курлыкая, низко пронеслась надо мной. В пасмурном грязно–сером небе, ставшем сразу чужим и неприветливым, устремилась к дальним плёсам пара чирков.
Отправляться в плавание снова в ночь желания не было, тем более что ветер посвежел, загуляли волны, и погода напомнила о перемене первыми каплями дождя. Плотно отужинав и напившись чаю, я напослед проверил готовность плота–катамарана проторчать ночь под открытым небом. Для надёжности выволок его насколько возможно из воды, надёжно закрепил канат и стаскал в палатку вёсла и другие вещи. С горстью ирисок забрался в палатку, по тенту которой всё чаще накрапывал дождь. Я включил радиоприёмник и настроился на волну «Россия».
