Виктор Вучетич - Поединок. Выпуск 3
— И она ему?
— Красивая была женщина!
— И вам она нравилась?
— Я еле ноги таскал... Какой из меня кавалер! Раскольцев, тот был поглаже... Не допытывался я, из какого он прибыл лагеря. На голодного не смахивал... Схемы тут не нарисуешь, Никита Алексеевич! Всякое бывало... Миллионы в движение пришли. Может, он в каком хозяйстве у немки батрачил... Подхарчила. Смазливым он был пареньком...
— Он старше вас!
— И я тогда был не старик. Что там в протоколе показывает он?
— Перечисляет лагеря, где был...
— По тем временам другого ему не оставалось... Не нравилась мне его ухватистость... Да ведь недолго мы вместе были... В подвале не насмотришься... И помалкивали... Опять же всякое могло случиться! Паненку мне хотелось бы повидать... Хотя, какая же она сейчас паненка! Она старше Раскольцева...
— Умерла паненка... Дочь от нее осталась...
— Они в Польше жили?
— Нет! Здесь. Раскольцев врач... Знаменитый! Специалист по заболеваниям печени.
— Печень у меня больная, но лечиться к нему не поеду!
— Ревность?
Власьев улыбнулся.
— Какая там ревность! Ищите Шкаликова. Найдете — если понадоблюсь ему или вам, всегда готов.
8
...Все, однако, смешалось в моем повествовании. Это же не дневник событий, хотя я и всячески стараюсь развертывать повествование по мере того, как развертывалось расследование. Но события развивались не в одном плане. Мы пока видели одну цель — найти Шкаликова.
Прямо скажу, иллюзион на станции Рязань-II с Василием вызывал массу сомнений. Могло с Василием сыграть злую шутку просто нервное напряжение.
А между тем существовал во всей этой истории второй, затененный фон...
Но вернемся к началу нашего рассказа.
...Нейхольд дождался на аэродроме своего гостя. Не Иоахима Пайпера-Сальге встречал он, а господина Эдвардса.
Пять лет назад полковник одной из иностранных разведывательных служб приезжал сюда туристом. Тогда его приезд загадал много трудных загадок.
Наш интерес ко всей этой истории возник, как мы видели, с визита нынешнего Иоахима Пайпера к Шкаликовой...
Эдвардс посетил нашу страну несколько ранее. Турист, да еще в группе. Он ходил по музеям, по выставкам, осматривал достопримечательности Ленинграда и Москвы. Обычный туристский маршрут.
Пойдем, однако, по порядку.
Жил-был художник-реставратор Евгений Прокофьевич Казанский. Пять лет назад ему было двадцать шесть лет. Ходил он к тому же в начинающих художниках-живописцах.
Само по себе все, что произошло с Казанским, в общем-то, не следует типизировать. Озлобленная бесталанность может принять самые неожиданные, а порой и чудовищные формы.
Казанский учился в Суриковском институте, но разошелся с профессурой в оценке своих работ. Не приняли его «самовыражения». Таких «самовыраженцев» в художественной среде всегда больше, чем талантов.
Раскрасить женское тело в фиолетовую краску или в грязно-коричневый цвет дело нехитрое, убить красоту легче, чем перенести ее из жизни на холст. Однако, и это тоже хорошо известно, у нас в стране за мазню денег не платят, по крайней мере стараются не платить. А годы идут, папа и мама в наследство капитала не оставили. Какое-то время материальное бедствие — это тоже самовыражение. Но оно очень скоро начинает тяготить. Для заработка рисовать принципы «самовыраженцев» позволяют. Один идет оформлять гастрономические магазины, другой пишет плакаты, Казанский освоил ремесло реставратора.
В мастерской он расчищал древние иконы. Это требовало виртуозных навыков и специальных знаний. Но и то и другое доступно изучению.
В некоторых собственных работах Казанский переплавил церковные мотивы, и ему показалось, что сделал открытие в искусстве, обогатил современность древними национальными мотивами. Скользнув лишь по поверхности явления, он утвердился в праве считать себя хранителем национальных традиций...
Художники права этого за ним не признали, легко отличив подражание от настоящего искусства.
«Непонятый» художниками Казанский искал сочувствия за границей.
К нему в мастерскую, которую он разместил в сарайчике — в гараже своего друга на окраине Москвы, привели однажды корреспондента одной буржуазной газеты господина Нейхольда.
Нейхольд, конечно, сразу понял, с кем имеет дело. Церковные сюжеты живописи Казанского подсказали ему, что здесь можно заработать.
Прежде всего, как корреспондент газеты, он имел возможность открыть русского художника, которого не принимает «официоз».
Очередная скандальная корреспонденция в газету. А дальше? Дальше видно будет. Как на все это отреагирует Казанский? Через реставратора что-нибудь купить... Русские иконы сделались модой.
Опять же все это осталось бы мелкой авантюрой, и только.
Черный рынок, какой бы там товар ни шел, всегда привлекал внимание разведок. Торговля иконами из-под полы, сопутствующие этому валютные сделки и есть та самая мутная водица, в которой можно ловить рыбку.
Статья на Западе обрадовала Казанского. Аплодисменты врагов он принял за международное признание. Его понесло...
Нейхольд купил у него несколько картин. Расплатился щедро. Сделка была совершена без нарушения закона. Нейхольд заплатил советскими деньгами. Казанский купил кооперативную квартиру и оборудовал ее под мастерскую.
Нейхольд привел к нему в дом своих коллег. Казанский быстро усвоил, что производит впечатление на западного человека. Ему и невдомек было, что «впечатление» наигрывалось, у иных заморских гостей он вызывал оскомину и презрение.
Он расставил по стенам огромные иконы в сияющих бронзовых ризах, которые за полной ненадобностью отказывались брать музеи, расписал потолки сюжетами на тему Страшного суда. В большой комнате с потолка на посетителей глядел огромный немигающий синий глаз, в зрачке отражался искаженный человек без головы. Голова была прилеплена на место живота. В прихожей создал он что-то похожее на алтарь, разрушив стилевое единство дубовым столом, на который выставил самовары, начищенные до блеска. С потолка в прихожей свешивались расписные прялки. Словом, в полном ассортименте развесистая клюква «русского духа». Россия поповская в какой-то степени у него получилась. И аналой стоял, и бронзовый крест лежал на аналое, и кадило висело. Для большей «туземности» он разжигал иной раз кадило, и вся квартира наполнялась ароматом ладана.
Примерно к этому времени он отпустил густую черную бороду и наползающие на скулы бакенбарды. Острый с горбинкой нос и бакенбарды придали его лицу диковатость.
