Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и доспехи нацистов
– Обозначения сходятся, – я поспешно нашарил тумблер и отщелкнул его на «Выкл.», – вот дом, а вот озеро, а тут дерево должно было стоять, – я посветил фонариком, – видишь, пень от него какой здоровущий остался. Клад не вырыли. Он под нами!
В халупе застучали шаги. Рерих встрепенулся, видимо припомнив, какие натруженные кулаки у хозяина. К тому же оказаться застигнутым ночью на чужой даче с дурацкой штукой в руках – что может быть позорнее? Садоводы точно неправильно поймут, да и потоптанные грядки вряд ли сделают их миролюбивее. Если же придется давать объяснения, речь неминуемо зайдет о сокровищах, иначе зачем нужен миноискатель? В любом случае с приобретением участка придется обломиться. Так что попадаться нельзя!
Думали мы с Рерихом одинаково, ибо, не сговариваясь, одновременно ломанулись к забору и, прежде чем над крыльцом вспыхнул прожектор, оказались по другую сторону ограды, раскровенив лицо и руки о дремучий малинник. Под его прикрытием и ускользнули, слушая затихающий говорок хозяина, костерящего на чем свет стоит незваных гостей.
* * *– Я так понимаю, Илья, мы с тобой разбогатели. – Рерих развалился в кресле с бокалом шампанского в руке. На щеках алели царапины, омытые душистым парфюмом «Фаренгейт».
– Лучше поздно, чем никогда, – ответствовал я, пригубив из своего бокала. На радостях мы открыли бутылочку «Дом Периньона».
– Скоро мы навестим их вновь. – Володя явно прикидывал, во сколько следует оценить участок. – Вот только лицо заживет.
Лицо заживало неделю. За это время я успел нанести пару визитов родне. Жена с тещей не бедствовали. Я вручил им триста баков – свою первую получку научного консультанта «Светлого братства». Маринка оценила мое черное кашемировое пальто и короткую стрижку. Причесон был моей собственной инициативой, длиннополое же пальто я получил в знак принадлежности к Обществу. Ничего другого мне не полагалось, но я был вполне доволен – после стычки с Богуновым моя кожаная куртка пришла в полную негодность.
Затем я навестил Диму. Соседи по палате у него сменились, трубы он лишился и скучал. Правда, отъелся и потолстел. Меня он встретил с нескрываемой радостью, тем паче что я пришел не с пустыми руками.
– Неудачно меня подстрелили, – посетовал Димон, выглотав стакан кагора. – Ни сесть, ни встать. Ничего по-человечески не сделать. Врачи обещают, что скоро буду ходить, правда, на костылях, но и то радует.
– Все познается в сравнении, – заметил я.
– Ты как поживаешь?
– Теперь спокойно, – многозначительно ответил я, откупоривая вторую бутылку.
– Рыжий не достает?
– Нет. Отстал Рыжий.
– Странно, – удивился Димон, – не похоже это на Рыжего. Хотя Пухлый мне то же самое говорит.
– Кто говорит? – спросил я.
– Пухлый.
Я промолчал. Не сказал, что Чачелова убили, как не стал сообщать о своей новой работе на «Светлое братство». Боярскому эти новости ни к чему.
– Ты давно Вову видел?
– Позавчера заходил, – не моргнув глазом выдал Дима.
У меня отвисла челюсть. Рерих же сказал, что он погиб. Но зачем ему врать?
– Ну и как он? – Я быстро справился с собой.
– А чему ты так удивился? – Глазок у мусора был цепкий.
– Ничему. Просто давно не встречались.
– Нормально, оглох только. Говорит, что мину взрывал, чуть не окочурился. Детство вспомнил, дурак. В кусты его забросило, фуражку свою потерял и оглушило сильно.
«Знал бы ты, что это за мина была, – подумал я. – Бедняга Пухлый, надо будет к нему зайти. Впрочем, со взрывом поступок был при тех обстоятельствах исключительно мудрый».
– Ничего, – хлопнул я Димона по плечу, – мы еще погуляем в Синяве. Нас, следопытов, просто так не перекокаешь!
На том мы и расстались. От одного юного следопыта я поехал к другому.
Лжепредставители строительной фирмы «Санкт-Петербургская недвижимость» явились пред карие очи шукателей лучшей доли в прежнем составе. Хозяйка золотоносного участка даже как будто не удивилась, завидев нас снова, только приняла позу готовности к активной обороне, уткнув руки в боки.
Состроив улыбку, в которую была вложена львиная доля дарованного природой обаяния, Володя Рерих завел старую песню. Начал сразу о главном. Чувство вины за поруганный огород заставляло действовать решительно. Зачем попусту время терять – оно, как известно, деньги. Плясать лучше от печки.
– Добрый день, Оксана Андреевна, – бодрым голосом приветствовал ее Володя, – мы опять к вам.
– Да я вижу, здравствуйте, – заметно польщенная тем, что такой представительный мужчина запомнил ее имя-отчество, хозяйка приблизилась к калитке.
– Вот, как мы в прошлый раз и договаривались, заехали узнать цену.
– Ну, знаете… – замялась хозяйка. – Мы вообще-то не хотим продавать.
– А собирались, – напомнил то, чего не было, Рерих.
– Да нет же. Вы, верно, спутали.
– Ничуточки, – осклабился Рерих. – Сколько вы хотели бы выручить за свой участок?
– Я, вообще-то, не знаю. Надо с мужем посоветоваться, он решит. Но мы не продаем.
– Давайте поторгуемся, – дипломатично предложил Володя, доставая сигареты.
Я скромненько стоял рядом. В прошлый визит Рерих представил меня исполнительным директором фирмы, а на такой должности подобало не высовываться, что меня вполне устраивало.
Вступать в торг хозяйка желанием не горела. Сразу стала отнекиваться. Видно было, что более всего ей хочется отвязаться от прилипчивого просителя. Налет на огород, совершенный неизвестными вандалами под покровом ночи, не сделал ее уступчивее. Даже несмотря на то, что называемая покупателем сумма неуклонно ползла вверх, хозяйка отказывалась наотрез. Огорченный ее дурным упрямством, Рерих занервничал.
– Что вам здесь, медом намазано? – мысль о лежащем под грядками золоте изрядно прогревала ему кукушку.
– Да, намазано, – подбоченилась владелица земли. – У нас туточки свои интересы!
Торг перешел в перепалку.
– Сколько стоят ваши интересы? – слово это взвинтило Рериха. – Я их оплачу!
– Да хучь всю меня золотом осыпь, земля непродажная!
При упоминании о золоте у Володи едва не случилась истерика. Лицо его перекосилось в беспомощной гримасе.
– Пятнадцать тысяч! – прокричал он. Хохлушка перепугалась.
– Двадцать. Двадцать пять. Тридцать. Что же вы со мной делаете, Оксана Андреевна! – завопил Рерих.
Женщина заморгала.
– Витя, ходи ж быстрее сюда!
Тоскливо поджимая в ботинках пальцы от этой душераздирающей сцены, я покрылся потом.
– Пятьдесят тысяч. ПЯТЬДЕСЯТ!
Появившийся на зов жены Виктор застал ее втянувшей голову в плечи, коммерсанта, в исступлении скачущего перед ней и производящего впечатление психа.
