Михаил Белов - Когда пробуждаются вулканы
Поднялся полковник инженерных войск.
— Расчеты инженером Романовым составлены правильно. Нам оставалось только проверить и уточнить детали на месте, что и было сделано по заданию обкома партии… Проект, конечно смелый, и он требовал смелого решения. Мы внесли предложение взорвать вулкан Синий тактической атомной бомбой, но… — полковник развел руками, — нас не поддержали. Вмешалась политика. Нам разъяснили, что в нашей стране взрывы атомных бомб запрещены под любыми предлогами. А атомный взрыв был бы наиболее эффектным решением проблемы… Была высказана также мысль об отводе лавы с помощью бомбардировщиков. Но эту идею пришлось отвергнуть. Бомбардировка с воздуха не дала бы желаемых результатов. Поэтому мы остановились на старом, давно проверенном практикой способе взрывных работ. Прорыли тоннель в склоне вулкана, закопали взрывчатку в таком количестве, чтобы сделать взрыв на выброс. Операцию мы назвали «Вулкан»…
Данила слушал полковника с большим вниманием. «Да, — думал он, — проект попал в добрые руки». Все эти дни его точил червь сомнения, и сложность предстоящей работы порою пугала. Сейчас он окончательно уверился, что операция пройдет безукоризненно. Сомнения исчезли.
— Итак, — сказал Гребнев, — будем считать, что операция подготовлена со всей тщательностью. Когда же мы ее начнем?
Все повернулись к Соколову. Он, только он должен был дать команду о времени, когда будет разбужен вулкан.
— Мы ведем круглосуточные сейсмические наблюдения за Синим, — сказал Соколов. — Три дня назад в недрах вулкана начался активный, непрекращающийся процесс. Уезжая сюда, я дал задание составить диаграмму активизации вулкана. Конечно, трудно с точностью предсказать начало извержения, но сигнал дадим в срок.
— Хорошо, — сказал Гребнев. — Прошу ежедневно информировать меня о пробуждении Синего. Вы свободны, товарищи. Данила Корнеевич, прошу вас остаться.
Колбин и Соколов в тот же день вернулись в Лимры.
Отдохнув после поездки в областной центр, Евгений Николаевич вышел из гостиницы. Его обняла мягкая камчатская ночь. Было тихо, тепло. «Ночь для влюбленных», — подумал он и почувствовал, как в груди заныло. Усилием воли удалось подавить боль. «Пройдет, все пройдет», — успокаивал он себя. Никогда ему не было так худо, как сейчас. Он всегда был одинок, но впервые остро почувствовал одиночество здесь, в горах Камчатки. Раньше гордился, что с душой, запертой на замок, он один плывет в людском море к славе. На Камчатке замок начал сдавать. Когда это началось? Почему давно испытанный метод — отсеивать все ненужное — перестал действовать? Все дело в том, что здесь ему слишком часто напоминают о прошлом.
Колбин не заметил, как очутился на окраине поселка. Он долго стоял, прислушиваясь к себе и к ночным шорохам. Шорохи исчезли. Сердце успокоилось. Колбин повернул назад. Окна вулканологической станции светились. Он пошел туда. В кабинете Соколова никого не было. Колбин сел на диван, но не успел закурить, как показалась Марина с только что проявленными сейсмограммами. Она поздоровалась кивком головы и занялась делом.
— Что нового? — спросила она, откидывая со лба прядь золотистых волос.
Колбин пожал плечами.
— Проект утвердили?
Он кивнул.
— А вы возражали? — она внимательно посмотрела на него.
— Именно, возражал, но меня не послушали.
— Вы уверены, что не ошибаетесь?
— Безусловно. Если проект не осуществится, — а он не осуществится, уж это верно, как дважды два, — Данила Корнеевич никогда не сделает карьеры. Мальчишество. Ищет легкой славы. Путь к славе тернист и труден.
— Данила Корнеевич слишком цельная натура, чтобы искать легкой славы.
Колбин подумал, что Марина, может быть, права, но это ему не понравилось, и он промолчал.
— Новизна и смелость часто раздражают, — добавила она.
— Я признаю новизну, которая вырастает из реальных возможностей, а здесь фантазерство, — сказал Колбин.
— Лебедянский тоже фантазер?
Колбин пожал плечами. Он отметил, что сегодня Марина совсем не такая, какой была в последнюю их встречу.
— Вы виделись с полковником Романовым? — как можно спокойнее спросил он.
— Виделась, — коротко ответила она, и ответ был похож на вызов. Но Колбин не принял вызова. Он молча сосал потухшую трубку и думал о том, что, познакомившись с Романовым, Марина изменилась к нему.
— Вы уже покончили с работой? — спросил он.
— Нет, дежурю до утра.
— Жаль. Хотел пригласить на ужин и продолжить прерванный разговор.
Марина слабо улыбнулась.
— Может быть завтра? — настойчиво добивался он.
Она отрицательно покачала головой.
— Но почему? Почему? Я тот же твой Евгений, которому ты отдала свою первую любовь. У меня те же сильные, умеющие ласкать руки. Неужели забыла? Молчишь? Я перебираюсь на Тиглу. Мне нужна твоя любовь. Что слава, которая ожидает меня, без твоей любви?
— То, что было между нами — и хорошее и плохое, — я не забыла, в этом мое несчастье. Опять сойтись? Мы разные люди, Евгений, и никогда не будем счастливы. Предположим, у нас будет одна общая постель, а дальше что? Боюсь я, боюсь второй раз ошибиться в жизни.
Марина закрыла глаза, чтобы сдержать подступавшие слезы. Она плакала потому, что не знала, хорошо или плохо поступила, прогнав сейчас Колбина.
Горы купались в лунном свете. Тишина давила на плечи. Охапка стланика полетела в костер. Огонь взвился к небу и озарил Колбина. Он шагнул в сторону, набил котелок снегом и повесил его на рогатку. Луна висела напротив, она усиливала в Колбине тоску и беспокойство. Он поднял голову и прислушался к отдаленному лаю собак. «Кого это в полночь несет?» — подумал он. Нарта остановилась возле домика. Каюр с широкой спиной долго возился с упряжкой, потом подошел к костру.
— А-а, Колбин, — спокойно сказал он. — Опять встретились.
Это был Кречетов. Он скучал по сыну и, направляясь на охоту, заехал на Тиглу, чтобы повидаться с ним.
— Где Данила?
Колбин посмотрел на Кречетова и сделал неопределенный жест рукой.
— Ваш сын, милейший, делает карьеру.
— Я тебе не милейший.
— Все равно. Выпьем, Кречетов, мировую: — Колбин протянул Кречетову флягу. Сам он уже захмелел.
Кречетов отказался.
— Зря, милейший. Зарядка мозгов необходима… Меня прошлое хватает за горло, а я ему — цыц! Я слишком Колбин, чтобы меня хватали за горло… Не позволю! Ты тоже хочешь установить истину, Кречетов? А зачем? Зачем, я спрашиваю? Каждый живет по-своему. У тебя своя дорога, у меня — своя. И живи…
