Валентина Мухина-Петринская - Встреча с неведомым (дилогия)
Выпили, поели, обогрелись и закурили, повеселев. Стали мечтать о Билибино.
— Знаешь, как там можно заработать?! — сказал Топорик в полном восторге.
— Ишачить заставят, дай боже! — умерил его восторг один из незнакомых мне парней, по кличке Красавчик.
— Везде приходится ишачить, кроме могилы, — философски изрек Кузнецов, — а в могилу что-то не поманивает никого.
— Надо квалификацию приобретать, раз завязали, — посоветовал Сергей. — Теперь, когда у меня водительские права, мне сам черт не брат.
— Квалификация! — передразнил Топорик. — Ты лучше скажи, почему человек должен ишачить всю жизнь? — Топорик прерывисто вздохнул и продолжал мечтательно — Поработаю с год в Билибино, зашибу деньгу и подамся во Владивосток. Самое большое счастье на земле — это лежать вверх брюхом у моря и слушать плеск волн.
Я с удивлением и жалостью взглянул на Топорика. Обычно тупое лицо его светилось умилением.
— А меня возьмешь с собой? — завистливо спросил Красавчик.
— А мне что — едем. Эх, кабы сейчас! Разве… Да нет, больно милиция начала чисто мести. А в колонии за пайку придется ишачить. Пошли, ребята, вон едут машины, может, подкинут!
Навстречу двигались сразу четыре машины. Я вышел и остановил их. Машины шли в сторону Билибино, на золотые прииски. Коротко объяснил шоферам бедственное положение ребят. Водители согласились их подвезти.
Быстро простились. Я сунул ребятам ящик с провизией (в случае чего доставят нам на вертолете). Машины тронулись. Мы помахали им рукой и сели в вездеход.
Ехали молча. Я был взволнован воспоминанием о Гусе. Мне бы хотелось о нем забыть. Но не думать о нем я не мог. Сергею все равно, как я поступлю. Ни советовать, ни возражать он явно не собирался. Крутил баранку и помалкивал, а если я начинал петь, он подсвистывал.
Вулкан остался позади, горы отодвинулись, дорога шла теперь лесом — кривоствольные безобразные лиственницы, укутанные мохом, словно от мороза. Ивовоерниковый подлесок, сугробы снега. Некрасивый редкий лес. Это была уже лесотундра.
Мне было грустно и досадно.
Сергей показал рукой куда-то за обочину дороги.
— Это там… Может, проедем мимо?
— Останови!
Сергей послушно остановил вездеход.
— Придется идти за этим подонком, — сказал я, внезапно вспотев.
— Зачем?
— Ты же слышал… Он умирает… Один. Нужен врач.
— Небось не подохнет.
Сергей вышел из машины, внимательно оглядел снег. Где-то здесь была заброшенная дорога. Он медленно повел вездеход, так и не найдя под снегом колеи. Двигались мы медленно. Сергей несколько раз выходил из машины, искал, где лучше проехать, пока мы не натолкнулись на выработанную штольню. Чуть не свалились. Тогда он остановил машину совсем, не выключив мотора (глушить мотор на таком морозе нельзя, потом не заведешь), прошел вперед, поманил меня рукой.
— Где-то здесь… — сказал он отчего-то шепотом.
За всю мою жизнь я не видел ничего более отвратительного, чем это место: полусгнившие стены, словно изъеденные проказой, обрывки колючей проволоки, пепелища…
Сергей пошел вперед, потом остановился:
— Тсс! Слышишь?
Мы прислушались… Это был голос Гуся. Гнусавый, фальшивый, ненавистный, — я узнал бы его из тысячи.
— Люди до-о-о-брые, помогите! — скулил он.
Ни искры надежды не было в этом монотонном вое. Голос доносился из барака. Мы вошли. Там было темно. Сергей вытащил из кармана электрический фонарик.
Гусь лежал на обледенелых нарах и стонал.
— Люди до-о-о-бры-е! Кто тут есть? Помогите, помираю.
Мы подошли к нарам. Сначала Гусь узнал Сергея. — Сурок? А где Рахит, Топорик? Бросили меня и ушли. Падло. Кто с тобой?
Сергей молча осветил меня фонариком. Гусь тотчас узнал и злобно оскалился, как волк.
— Жив-здоров, профессорский сынок? Не думал тебя снова увидеть. А я… кажется, помираю. Ноги отморозил… Еле дополз сюда… все — укрытие. Омертвели ноги-то… Видать, заражение началось. Весь горю. Мне бы испить.
— Вода в машине, — сказал Сергей и обратился ко мне: — Что с ним делать?
— Надо везти.
— В милицию хочешь передать? — прошипел Гусь.
— Но ведь вам надо врача, — возразил я холодно.
— Слушай, Гусь, — обратился к нему Сергей. — Мы едем на пункт наблюдения. Говорят, ты уже там похозяйничал!
— Встретили Топорика?
— Ну, встретили. От кого же мы могли узнать про тебя? Ты нам нужен, как прошлогодний снег. Я бы сюда и не заглянул никогда. Это Черкасов тебя пожалел. Понятно? Хочешь, захватим с собой.
— Идите к чертовой матери!
Мы направились к выходу. Тогда Гусь заплакал и позвал нас. Мы вернулись.
— Страшно одному помирать, — пояснил он, всхлипывая. — Посидите возле меня…
Мы сели возле него. А ноги у него действительно омертвели: от них шел тяжелый запах. Гусь был горячий, как огонь, от него так и пыхало жаром. Я задумался… Что произошло дальше, я не сразу понял: что-то толкнуло меня в спину, сдавленный возглас и крик Сергея, хрип Гуся. Сергей тряс умирающего.
— Что ты?! — закричал я.
— Он хотел тебя убить! — орал Сергей, показывая мне финку. Затем бросил ее в темноту.
Меня поразила эта ненависть на пороге смерти. Что я ему сделал в конце концов? Только то, что не захотел кукарекать?
Сделанное усилие совсем истощило Гуся, он стал метаться и бредить… если только не притворялся. Сергей обыскал его, больше никакого оружия не было.
— Понесли, — сказал он, — больше я здесь не могу. Мы с трудом подняли его и понесли—Сергей за плечи, я за ноги у колен; почему-то подумал, а вдруг они обломятся, его ноги. Температура у Гуся, наверное, была больше сорока! И он действительно бредил…
Проваливаясь в снег, обливаясь потом, задыхаясь, мы тащили этого подонка. Зачем? Но не могли же мы бросить его здесь одного в этих страшных развалинах.
Мы еще не донесли его до машины, как он стал икать — начиналась агония. Я вопросительно взглянул на Сергея. Он осмотрелся, ища куда бы его положить… Неподалеку темнела куча бревен. Мы подтащили Гуся к этим бревнам и осторожно положили на них. Он пришел в себя, посмотрел на нас вполне осмысленным ненавидящим взглядом и вытянулся.
Мы не сняли шапок. Только постояли перед телом Семена Шашлова, по кличке Гусь, и пошли. Но Сергей тут же вернулся, закрыл ему остекленевшие ненавидящие глаза и сложил руки на груди. На этот раз он все же снял шапку— перед таинством смерти. Мы с облегчением вернулись к машине и выехали на трассу.
Совсем стемнело. Ярче засверкали звезды, Сергей молчал. Молчал и я.
