Георгий Тушкан - Первый выстрел
— Не видел, — признался Юра.
— Ничего, и на маяк смотаемся! Там мой дядя служит. Так вот, про рыбаков я. Шторм начался — страсть! В море баркас с рыбаками мотало-мотало. Вода кончилась на второй день, а они добились до берега только на пятый, как раз вот здесь, где речушка к морю выбегает. Пошли к Жевержеихе передохнуть маленько, за подмогой от нее послать, чтобы баркасы перегнали, ну воды напиться… Ведь пять суток не спали, с ног валились… Так она прогнала их, ничего не дала! — закончил Степа.
— Воды не дала напиться? — удивился Юра.
— Ага, не дала. Наши из речки напились. А в ней знаешь вода какая? Когда ливень, дохлых собак несет, даже арбы с волами.
— Скажешь! — Юра недоверчиво прищурил глаза. — Да она меньше Саксаганки!
— Гад буду, не вру! Художник Айвазовский нарисовал картину «Наводнение в Судаке», как эта река несет повозку с волами.
— Такое большое наводнение?
— Ха, большое! Было такое наводнение, что почти на полверсты залило все виноградники вдоль реки, а Жевержеиха на крыше своего дома спасалась. Батька на лодке приплыл по виноградникам к ней. «Помнишь, говорит, ты воды нам, рыбакам, пожалела? Теперь пей сколько хочешь!»
— И она утонула?
— Не, батька — спасатель. Медаль за спасение утопающих имеет. Перевез Жевержеиху. Ну, хоть у нее сторожа с ружьями, а мы к ней в сад тоже наведываемся…
Мальчики многозначительно переглянулись.
— И правильно! — одобрил Юра. Потом вдруг добавил услышанное в Екатеринославе: — Буржуев надо экспроприировать!
— Как так? — переспросил Манас.
— А так! «Дубровского» Пушкина читали?
— Читали! — оживился Сережа. Его внимательные глаза изучали Юру, и тому от этих пытливых взглядов было не по себе.
— Помните, как Дубровский собрал отряд храбрых крестьян и на помещиков нападал. Троекурову мстил.
— Ай, хорошо Дубровский медведя-людоеда у Троекурова застрелил… — вдруг мечтательно сказал Манас. Он лежал на спине, лениво закрывал веки и также медленно открывал их. И казалось, что его черные ресницы гонят ветер.
— Это что! Есть такой Котовский, мне рассказывал в поезде солдат, так он еще храбрее Дубровского, — продолжал Юра. — Его, как огня, боятся помещики и полиция. Он отбирает деньги у богатых и отдает бедным. Он, как запорожец-характерник, оборачивается кем хочет! Купцом, помещиком, князем. Раз его жандармы поймали. Руки связаны, привезли в дом. А он со второго этажа со связанными руками как прыгнет на лошадь! И ускакал!
— Поймали? — восхищенно спросил Коля.
— Ищи ветра в поле!
— Вот это да!
— И мне отец рассказывал про Котовского, — сказал Сережа.
— А кто твой отец?
— Его батьку в тюрьму засадили, а революция выпустила…
— Он революционер? — спросил Юра.
— Революционер, — ответил Сережа. — Только его сейчас нет, уехал.
— И мой где-то ездит, — вздохнув, сказал Юра.
Все помолчали. Потом Юра рассказывал о запорожцах-характерниках, о Маугли и курганах в степи, о революции в Екатеринославе. Начал было о дуэли с Алешей, но вовремя остановился. «Из-за девчонки, тьфу! Засмеют меня…»
Разговор пошел о здешних горах и лесах. С горы Георгий в ясный день даже турецкий берег виден.
Коля Малаханов тут же объявил, что видел с Георгия германские дредноуты «Гебен» и «Бреслау», когда они шли на Севастополь. Потом матросы рассказывали, что один из них в тумане чуть не напоролся на береговую батарею, повернулся к ней бортом. Тут бы «бах» — и готово! Так нет! Запретил какой-то там начальник, изменник, стрелять. Дредноуты ушли.
— Это что! — заявил Сережа. — Я видел немецкую подводную лодку.
— Брешешь! — воскликнул Коля, не терпевший ничьего превосходства.
— Видел. Чтоб мне провалиться! В голубой бухте, в Новом Свете. Бухта глубокая, вот лодка и приплыла туда.
— Зачем? — спросил Юра. — И откуда ты знаешь, что лодка немецкая?
— Ха! Ведь германцы и турки — союзники, против России воюют. Германцы туркам оружие дают, корабли, подводные лодки. И подговаривают турок Крым заграбастать…
— Верно! — подтвердил Степа. — Рыбаки точно знают, что Турция засылает морем шпионов, чтобы поднять восстание татар и вырезать всех русских, армян, греков, болгар, евреев. Чтобы здесь остались только татары и немецкие колонисты.
— Али, скажи правду! Неужели татары хотят подчиняться турецкому султану и чтобы здесь сидел крымский хан, как двести лет назад? — яростно выкрикнул Коля, раздувая ноздри.
Али угрюмо ответил:
— Крым всегда был татарский. Только потом русские завоевали его…
— Ну что ты говоришь, Али! Разве ты забыл, что учительница нам рассказывала? До монголов и татар в Крыму были оланы, они и основали Судак.
— Не оланы, а аланы, — поправил Сережа и продолжал: — Монголо-татары вторглись только в конце тринадцатого века, потом на побережье утвердились генуэзцы, крепость и город построили. Потом древний Сурож — Судак, о котором написано даже в «Слове о полку Игореве», захватили запорожцы.
— Запорожцы? — удивился Юра.
— Ага. Они по Днепру выходили в море на своих боевых чайках. Генуэзскую крепость видишь?
— Вижу.
— Там в Девичьей башне в плену татарском жила Маруся Богуславка, — лениво вставил Сережа.
— Маруся Богуславка?! — Юра даже вскочил и, прислонив ладонь ко лбу, стал пристально всматриваться в темные силуэты крепостных башен. — Так про нее же поется украинская «думка», как она освободила из плена семьсот казаков! Мне мой крестный Дмитро Иванович читал.
Що на Черному мори,
На камени биленькому,
Там стояла темниця камьяна,
Що у тий-то темници
Пробувают симсот козакив,
Видных невильников,
То вже тридцать рокив
У неволи пробувают,
Божого свиту, сонця праведного
В вичи соби не видають…
— Эта крепость только называется Генуэзской, а на самом деле она татарская. Там даже древняя мечеть стоит, — вдруг заявил Али.
Коля смахнул рукой пирамидку из морских камешков, которую он сосредоточенно сооружал, и зло выкрикнул:
— Слушай, Али! Ты в последнее время только и бубнишь: татарское, татарское!.. Все, что татарское, для тебя хорошо, а что не татарское — плохо. Противно слушать! И врешь ты, брешешь! Сам знаешь, что там была при генуэзцах церковь, а потом турки ее переделали на мечеть. Вот я слышал, как Серегин батя говорил: в Крыму живут татары, русские, украинцы, болгары, греки, евреи, немцы… для всех земли хватает. Надо только отобрать для народа громадные имения царской фамилии и всякие там княжеские, графские, монастырские поместья. А ты, как попка, долбишь: татарское, татарское!..
