Константин Фарниев - Паутина
Отец Василия — сын рабочего-металлурга, закончил школу, рабфак и работал мастером в литейном цехе металлургического завода. Его прочили в начальники цеха, но назначили другого — старого специалиста, работавшего на заводе инженером еще с дореволюционных времен. Маринин-старший воспринял это событие как крушение всей своей судьбы. Тем более, что несколько раньше трое коммунистов, к которым он обратился с просьбой дать ему рекомендацию для вступления в партию, отказали ему.
Справедливое слово наставника по работе, который пришел к Марининым вскоре после назначения нового начальника цеха, не помогло, а еще более углубило обиду Михаила.
Василий очень хорошо помнил тот разговор. Гость говорил отцу, что он сам виноват во всем, что живет он особняком от своих товарищей, замкнулся, думает только о себе, своей семье, что помыслы его свелись к заработкам, к приобретению вещей…
— Ты не принимаешь никакого участия в общественной жизни, — говорил, глядя прямо в глаза Маринину Матвеич — так звали гостя. Василий подглядывал за ними через чуть приоткрытую дверь в комнату, где шел разговор.
— Все стараешься зашибить деньгу да поскорее запереться в своей квартире, набить ее барахлом. Посмотри, у тебя не квартира, а промтоварный магазин. Разве это рабочее дело — заслоняться от жизни, от людей копейкой, барахлом?! Сколько мы тебе говорили об этом, Михаил, а ты гнешь свое. Вот и догнулся.
— Но я рабочий, сын рабочего! — вскипел Маринин-старший. — Я своим горбом всего достиг.
— Нет, — мотнул головой Матвеич. — Не своим только. Кто дал тебе образование, специальность, эту квартиру? Твоя рабоче-крестьянская власть. Думаешь, если ты рабочий, то этого звания достаточно, чтобы тебя носили на руках? Мы тебе сказали: опомнись, измени свое поведение, и мы дадим тебе рекомендации в партию, потому что ты рабочий человек, а не какая-то контра. Не надо обижаться, Миша, ни на нас, ни на директора, ни на власть. Надо понимать. Договорились?
Матвеич положил руку на плечо хозяина, улыбнулся, но тот остался как каменный — чужой и холодный.
— Ну, как знаешь, — проговорил Матвеич. — Подумай, как жить-то дальше будешь, чтобы не позорить свое рабочее звание, не переродиться в обывателя.
Такое перерождение, Миша, — жуткая штука. Не остановишься вовремя — уже не остановишься никогда. Запомни это. — Матвеич передал еще привет от товарищей и быстро вышел из комнаты. Василий едва успел отскочить от двери и спрятаться за выступ стены в коридоре. Он учился уже в третьем классе и мог бы рассказать Матвеичу о том, как отец и дома то и дело стучал себя в грудь, крича, что он рабочий человек, а сам мучил мать своей жадностью: выдавал деньги на питание, а потом требовал отчета за каждую копейку, как дрожал над вещами, которые покупал в дом, как плакала мать по ночам, когда отец устраивал ей скандалы, если она тратила лишнюю копейку или если к ней домой заходила подруга и выпивала стакан чаю.
У Марининых и раньше редко бывали гости, а после того, как отец обиделся на весь белый свет, их не стало вовсе. Отец только и делал, что ругал всех заводских и кричал матери, что ноги их в доме больше не будет. Зато где-то через полгода к Марининым начал часто захаживать дядя Митя — дальний родственник по отцу. Он все называл Михаила «умницей, которого не понимают и не ценят», и убеждал, что надо жить «своим умом, своим интересом, своей пользой». Скоро отец ушел с завода, дядя Митя устроил его в какую-то «жестяную» артель начальником цеха. Теперь отец зарабатывал намного больше прежнего, но матери и сыну легче от этого не стало. Маринин-старший становился все скупее, а квартира все больше напоминала промтоварный склад, где люди уже казались лишними.
Мать заболела и вскоре умерла. Сестра ее сказала, что от тоски.
Маринины остались вдвоем. Василий отказался уходить к тетке по матери. Теперь у него была мечта: завладеть имуществом отца, когда он умрет. Но тот и не думал умирать.
Дела в школе у Василия шли все хуже и хуже. Всякий раз, когда отца вызывали из-за него в школу, он нещадно порол сына, приговаривая, что «Васька неблагодарная сволочь, сдох бы он, лучше было бы». Желание овладеть отцовским имуществом и ненависть к отцу были самыми сильными чувствами Василия.
Школу он бросил, и отец взял его на работу в свою артель. Теперь Василий уже сам зарабатывал деньги.
Дома только и было разговоров о деньгах, покупках, расчетах…
Отец купил себе собственный дом, который скоро, как и квартира, был забит новыми вещами.
Со временем злоба и ненависть к отцу уступили у Василия чувству уважения, восхищения Марининым-старшим. Тот и теперь часто говорил своим «верным друзьям» из артели, что он рабочий человек, но не голодранец и пролетарий, «как эти на заводе», а хозяин жизни. В минуты пьяной откровенности он признавался уже порядком повзрослевшему сыну:
— Хорошо, что меня не приняли в партию, не назначили начальником цеха. Ничего у них не выйдет с этим социализмом. И ты, Васька, будь себе на уме: не высовывайся и старайся всегда и везде иметь свою пользу, свою выгоду. Пусть они, — неопределенно махал рукой отец, — борются, добиваются, героичничают. Мы с тобой, Васька, сами с усами. У нас с тобой дом — полная чаша. И все — честным трудом. Так-то.
Насчет честного труда отец лучше молчал бы. Уж кто-кто, а Василий хорошо знал, как отец ловчил с сырьем, с нарядами, как верные люди из левого сырья гнали левый товар. Он уплывал на сторону, а к отцу и его сообщникам плыли деньги, из которых какая-то толика перепадала и Василию.
Перед самой войной, однако, когда Василий уже служил в армии, отец и его дружки попались. Их осудили, имущество конфисковали.
Василий до того снова возненавидел отца за то, что тот позволил себе попасться на жульничестве и лишиться всего своего имущества, что даже не попытался узнать, где он отбывает наказание. А когда от отца пришло письмо, сын не ответил на него.
С первых же дней войны Василий твердо решил дезертировать из армии. Он считал, что поскольку у него нет уже ни дома, ни отцовского имущества, то ему и не за что драться с фашистами, а лучше спрятаться в какую-либо нору, переждать лихие времена, а потом уже определиться.
На удачу встретился Семен Долгов — бывший детдомовец, сирота. Родители его, врачи, добровольно уехали из города работать в деревню. В двадцать девятом году они заразились от своих пациентов тифом и умерли.
Семена отдали в детдом, потому что никаких родственников у него не осталось. В детдоме его втянули в свою компанию подростки, которые убегали из детдома и воровали на базарах, в магазинах, обворовывали квартиры… Их наказывали, лишали права выхода в город, но они продолжали свое.
