Яков Наумов - Двуликий Янус
— Еще бы! Вы полагали, что умнее и хитрее всех, что вам не составит труда обвести нас вокруг пальца. Просчитались! Не об этом, однако, речь… Зачем Шкурину понадобилось являться на продовольственный склад? Или Осетров перемудрил?
— Да, Осетров. Он проявил излишнее усердие и сам, по своей воле послал Шкурина на склад, понятия не имея, что выводит его прямо на меня. Обо мне он ничего не знал.
— Это понятно, но вы-то, вы сами? Зачем вам понадобилось приходить к нам и сообщать о посещении Шкурина?
— А что мне было делать? Я же оказался в дурацком положении. Вдруг да Шкурин вам уже известен, находится под наблюдением (ведь проверка еще не была закончена), и, следовательно, вы осведомлены, что он был у меня, а я молчу. Вот и пришлось предупреждать события. Кроме того…
— Что еще?
— Я решил рискнуть: узнать, что вы знаете о Шкурине. Поймите, иначе я поступить не мог. А как бы вы действовали на моем месте?
— Ну, как бы я действовал, сейчас не обсуждается, но должен вам заметить, что вы поступили не лучшим образом. Пойдем, однако, дальше. Скажите, как вы связывались с центром и центр с вами, пока не было радиста? Все тем же путем, через так называемое нейтральное посольство?
— Да. Через посольство.
— А иные каналы были?
— Был и еще один канал, но он меня мало устраивал.
— Почему?
— Он был односторонним.
— То есть?
— Использовались открытые радиопередачи. Следовательно, получать указания я получал, а сам ничего передать не мог.
— «Фауст», что ли? Марш?
«Зеро» ахнул:
— Вы и это знаете? Но откуда? Это невозможно!..
— Возможно, — улыбнулся Скворецкий. — Уж сколько времени мы принимаем адресованные вам шифровки. Расскажите все же поподробнее об этом способе связи. Кто принимал «Фауста»? Вы сами?
Беккенбауэр, преодолев минутное смятение, рассказал о Бугрове. Ничего, о чем бы не было сказано в дневнике, он, однако, не сообщил.
— Теперь-то мне ясно, — закончил «Зеро», — что Бугров был вашим человеком. О, какого я свалял дурака, не правда ли?
Скворецкий многозначительно пожал плечами, оставив вопрос Беккенбауэра без ответа. Сурово посмотрев на арестованного, он сказал:
— Вам известно, как умер Бугров? И эта смерть тоже на вашей совести. Сколько же смертей получается? Впрочем, подсчитывать рано. Вы, по существу, еще ничего о своих преступных делах в годы войны не рассказали. Мы ждем.
Беккенбауэр возобновил свой рассказ. В 1941-1942 годах он, по его словам, провел несколько диверсий и передал своему центру ряд важных сведений. В 1943 году ему было предложено сосредоточить все внимание на профессоре Варламове, работавшем над каким-то крупным открытием.
Задача формулировалась так: любой ценой получить открытие, а самого профессора — ликвидировать. «Быстрый» и «Музыкант» должны были, в частности, способствовать решению этой задачи. Но «Зеро» действовал и сам: ему удалось завести роман с одной из сотрудниц института, в котором работал Варламов, и получить от нее кое-какую информацию.
— Фамилия? — жестко спросил Скворецкий. — Ее фамилия?
— Антонова, — сказал Беккенбауэр, называя фамилию сотрудницы спецчасти, которая была убита в парке возле института.
— Письма, что у нее нашли под подкладкой сумочки, ее заявление в дирекцию и письмо самоубийцы Иваницкого — ваша работа?
— Моя, — кивнул «Зеро».
— Евстафьева, сотрудника института, тоже вы «ликвидировали»?
— Я.
— Зачем? С какой целью?
— Мне нужен был пропуск, чтобы проникнуть в институт.
— И ради пропуска, ради бумажки вы пошли на убийство?
— Пропуск — не бумажка. Он был мне необходим. Я намеревался сам похитить документацию Варламова, когда с Гитаевым и Малявкиным сорвалось.
— Вам удалось пробраться в институт?
— Да, но понапрасну. Сейф Варламова оказался пустым.
— Что же, пришлось отступиться? — зло сказал Скворецкий.
Беккенбауэр вскинул голову:
— Нет, я не привык отступать. Мной был намечен новый план, вновь с участием Малявкина…
— И в Горький вы собрались для осуществления этого плана? — не без иронии спросил Горюнов. — И в Гераськина перевоплотились с этой же целью?
— Нет, — поморщился Беккенбауэр. — Подвел Менатян, кличка «Кинжал». Хотя что я вам буду о нем рассказывать? Вы же его знаете лучше, чем знал я.
— Любопытно. Знаем лучше, чем вы? Может, поясните свои слова?
— А чего пояснять? Думаете, я не понимаю причины своего ареста? Менатян — ваш человек, я его выследил. Видел, как он бегал в гостиницу «Москва»… На явку с вами…
— Видели? И что?..
Лицо «Зеро» исказила злобная судорога:
— А то… Ищите своего Менатяна в лесу, в районе подмосковного совхоза. Вернее, его труп.
— Зачем так далеко искать? — усмехнулся Кирилл Петрович. — Да еще труп. Менатян здесь. Живой. Здоровый. Сидит в такой же камере, что и вы.
— Менатян сидит? О, ч-черт!.. Тогда… Хотя «Фауст» был до Менатяна, а вы знали… Неужели Малявкин? Кто меня продал, кто?
— Не пытайтесь угадать, Беккенбауэр, не выйдет. Просто коса нашла на камень, мы оказались сильнее вас. А кто нам помог? О, их много, тех, кто способствовал вашему разоблачению, очень много. В непонимании природы советского человека, духа нашего народа и состоит ваш главный просчет. Ни черта вы не поняли, хотя и прожили здесь двадцать с лишним лет.
— Товарищ майор, разрешите? — подал голос Горюнов. — А как же насчет Горького все-таки, Беккенбауэр? Зачем вы туда собрались?
«Зеро» сидел понурясь, говорил тихо, сдавленным голосом:
— В Горький? Я полагал, что «Кинжал» — предатель, и хотя он не знал имени, под которым я работал, но мои приметы мог вам сообщить. Взвесив все, я поручил Малявкину ликвидировать Менатяна, а сам решил на время отсидеться где-нибудь вдалеке от Москвы, с тем чтобы потом возобновить работу.
— Что-то не сходятся у вас концы с концами, Беккенбауэр. Какой-нибудь час назад вы пытались нас уверить, будто считаете, что Германия проиграла войну, а теперь — возобновить, некоторое время спустя, с позволения сказать, работу. Это на кого же, если Германию ждет поражение?
«Зеро» поднял голову, пристально посмотрел на Кирилла Петровича и… промолчал.
— Ладно, — сказал майор. — Еще вопрос: вы уведомили центр о своем решении?
— Да, я сообщил, что временно консервируюсь и на несколько месяцев скрываюсь.
— Как сообщили, по каким каналам?
— Коротко, по радио. Поручил «Быстрому». А подробно — донесением, которое переслал через швейцара.
