Виктор Потиевский - Мертвое ущелье
— У меня к тебе просьба, товарищ Пронюшкин.
— Слушаю, Станислав Иванович.
— Есть ли у тебя один абсолютно надежный человек?
— Зачем тебе?
— Если есть такой, то тогда и скажу, зачем.
— С надежными абсолютно — дело у меня неважно. И не только у меня, во всей Западной Украине.
— Я знаю, Андрей Ильич. Он пришел к начальнику военной контрразведки, потому что это был единственный человек в городе, ком он был уверен. В НКВД не пошел. Он даже не убежден был в абсолютной надежности самого начальника НКВД.
— Все ли ты знаешь, дорогой коллега, Станислав Иванович? Я тебе сейчас скажу то, что не сказал бы никому, потому что за это я могу потерять не только должность, но и голову.
— Я догадываюсь, Андрей Ильич.
— Может, и догадываешься, потому что ты профессионал высокого класса. — Спасибо.
— На здоровье. Так вот... Я подозреваю, что у меня в отделе есть их человек. Или даже двое. Один у меня уже на прицеле, но еще до конца нет уверенности. Веду проверку. А кто второй — даже предположить трудно. А он, пожалуй, есть. Вот так, коллега и товарищ Хохлов.
— Я так и думал.
— Почему же ты пришел ко мне?
— Больше не к кому. Лично тебе я верю.
— Спасибо.
— На здоровье. Оба засмеялись.
— Плакать надо, а мы смеемся.
— Нет, Андрей Ильич. Я надеюсь, что им скоро плакать придется. Точнее их родственникам. Будут оплакивать своих воронят.
— Я тоже надеюсь. А куда тебе нужен этот надежный? Есть у меня такой.
— Будет разрабатывать одного парня. Но если произойдет утечка информации, погибнут люди. И это будет уже по нашей с тобой вине.
— От него утечки не будет. Он не местный, не связан здесь ни с кем родственными узами. Лейтенант. Полгода назад прислали из училища. Специализируется по нашей части.
— Откуда он?
— Он из Киева. Между прочим, поляк. И знает язык.
— Это вовсе не «между прочим», это чуть ли не самое главное. А он случайно, не верующий? В костел не ходит? — Хохлов улыбнулся.
— Нет, не верующий. Комсомолец. Ты не улыбайся.
— Но и плакать, как ты советуешь, не буду.
— Ладно, Станислав Иванович, остри, остри, а я тебе не отдам тогда его, он у меня самый надежный. У него бандеровцы, именно бандеровцы, а не немцы, в Киеве отца расстреляли.
— А ты в этом уверен? Все это можно очень красиво сочинить, чтобы внедрить к тебе своего.
— Можно. Но тут все в порядке. Я связывался с училищем, просил фотографию "и характеристику в дополнение к полученному мной личному делу. Они удивились, я звонил из Киева, но я объяснил, что положение у нас крайне тяжелое, и я вынужден сам себя проверять. Кадровик засмеялся и все сделал, как , я просил. И про отца я все проверил сам. Все точно.
— Что ж ты мне его раньше не дал?
— Ты же сам говорил, что не надо.
— Ладно. Как его зовут?
— Сергей Степанович Вожняк.
После обеда Вожняк явился в гостиницу к Хохлову.
— Разрешите?
— Да.
— Товарищ подполковник! Лейтенант Вожняк в ваше распоряжение прибыл.
— Ваше удостоверение, товарищ лейтенант?
— Пожалуйста, товарищ подполковник.
— Меня зовут Станислав Иванович. Отныне воинских званий не произносим. Договорились, Сергей Степанович?
— Так точно, Станислав Иванович.
— Сергей, вам, наверное, говорили в училище, что на оперативной работе не только одежда штатская, но и речь должна быть штатская. Никаких — «так точно», «слушаюсь» и так далее. Как пишут в детективных книгах, мы с тобой «двое в штатском».
— Понятно, Станислав Иванович. Нам объясняли это. Но я хотел представиться, как положено...
— Ладно, Сергей. Все в порядке. Только помни: со мной и при посторонних и без них тоже, потому что нас могут подслушать,— мы с тобой товарищи и все, приятели, вместе работаем в Киеве. Я старший, ты — младший. Но все равно приятели.
— Но ведь... Как? На «вы» же я вас должен называть! Вы же старше и — подполковник!
— Если при чужих, в целях конспирации назовешь иногда на «ты», большого греха не будет. Потому что служба у нас особая. Я фронтовой разведчик, и есть у меня друг. Он — старшина. Так мы с ним на фронте всегда на «ты» были. И сейчас тоже.
— А где он теперь?
— Воюет, как и мы с тобой.
— Понятно.
— А теперь — садись. Обсудим наше срочное дело. Хохлов положил на стол увеличенные фотографии:
Оксаны, ее деда и Яцека Ясиньского. Переснял из альбома с разрешения Григория Семеновича. Переснимал сам в лаборатории военной контрразведки. Фотографии нельзя было доверять фотографу, учитывая опасность утечки информации.
— Запомни эти фотографии, лейтенант, то есть... Сергей. Я тоже не всегда на конспиративном положении, потому — сбиваюсь. Ты уж извини, Сергей. Люди на фотографиях живут здесь в городе. От нас с тобой зависит их жизнь. Если мы сработаем безупречно, эти люди будут жить, трудиться, учиться. Если этот Яцек не замешан. Хоть и замешан, все равно будет жить, если мы не ошибемся. А если ошибемся... Значит, так: ты должен выяснить до мелочей расписание жизни Яцека Ясиньского. Вот его домашний адрес. Вот адрес его любимой девушки. Она живет вдвоем с дедом. Вот они на фотографии. Яцек, Оксана и дед — Макиенко Григорий Семенович. Оксана — тоже Макиенко. Понял?
— Все понял, Станислав Иванович. А для чего все это нужно?
— Молодец, Сережа! Хорошо, что не стремишься быть слепым исполнителем.
Коротко Хохлов изложил помощнику суть дела.
— Только помни, Сергей: никто из них не должен тебя заметить. О любых неожиданностях или своих сомнениях, подозрениях звони и докладывай мне. Если меня не будет в гостинице, звони Пронюшкину. Больше — никому. Ни одной живой душе ни слова об этом деле.
— Понятно, Станислав Иванович.
— Ты извини, Сережа, но дело серьезное, и я теб,я должен особо предупредить. Кто бы тебя ни спрашивал о том, чем мы с тобой занимаемся, обо мне, об этих людях на фотографиях, помни: можно об этом говорить только со мной или с Пронюшкиным. Сказать что-то даже заместителю Пронюшкина или начальнику НКВД для тебя — уже преступление. Понял?
— Все понял, Станислав Иванович!
13. ИГРА
— Здравствуйте, святой отец!
— Здравствуйте, сын мой! Да благословит вас господь!
— Спасибо, святой отец. Я пришел к вам на исповедь, которая не займет много вашего времени.
— Мое время принадлежит моей пастве.
Это был новый пароль. То, что ксендз и Игнат встречались не впервые, ничего не означало. Пароль был обязателен и каждый раз менялся. Атаман требовал строго соблюдать конспирацию. Хотя в соборе никого, кроме них, не было.
