Сергей Чумаков - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №4
Веронд вызвал главстаршину военной команды. Пышущий здоровьем Иван Голик явился налегке, в свитере. На обветренной, кирпичного цвета щеке полоса от подушки. Легкая улыбка на губах — воспоминание о недосмотренном приятном сне.
— Что случилось, Владимир Михайлович? — И зевнул в кулак.
— Видимость хорошая случилась. Небось Медвежий проспал?
— Точно, — улыбнулся главстаршина, и тут же остатки сна смело с его лица. — Понятно.
— Мгновенно в каюту, надень спасательный костюм, возьми бинокль и сюда. Станешь на левом крыле, будешь вместе с вахтой просматривать юг.
— Минута — я на месте.
Медленно тянулось время. Тишину нарушали только ровный стук машины и глухие удары волн. Да еще что-то поскрипывало, как флюгер на старом-престаром доме из забытого детства. Веронд решил спуститься в кают-компанию, выпить стакан чаю покрепче и уж занес было ногу над комингсом двери, ведущей на трап…
— Бурун…
Главстаршина произнес это слово очень тихо, севшим голосом, но капитан, хотя и был в противоположном конце рубки, услышал, в несколько прыжков оказался рядом, выхватил у Голика бинокль и направил на что-то похожее на пень, стоймя плывущий по волнам. Сперва не мог определить направления, по которому этот пень движется. Потом сообразил: это ведь рубка, и кажется она такой узкой, обрубленной сверху потому, что лодка направляется в сторону «Ванцетти». Нашим «щукам» делать здесь нечего, слишком далеко от родных берегов. Значит — враг.
Лодка шла не таясь. Первое, о чем подумалось: она, должно быть, еще не заметила пароход на фоне надвигавшейся снеговой тучи, такой же безлико-серой, каким издали был «Ванцетти».
— Если не видит, то слышит нас, сволочь такая, — сказал главстаршина. — Четко наперерез идет.
Враг был примерно в пяти милях. Открывать огонь из орудия было слишком рано. Далеко. Ребята промажут. За плечами ведь только учебные стрельбы по щитам — и как давно. Пять миль… Лодка тащится медленно, вон как волна шибает по рубке. Курсы пересекутся через час. Значит, остался всего один час. Но можно еще спрятаться в снежном заряде, наперегонки рвануть в сторону кромки льда, от которой так опрометчиво ушел. Еще до того, как объявить боевую тревогу, Веронд приказал рулевому повернуть на норд, прямо в надвигавшийся снежный заряд. Когда судно завершило циркуляцию, сдвинул рукоятку на «самый полный» и крикнул в переговорную трубу стармеху: «Как хочешь, но вытяни из машины хотя бы еще пару узлов».
Он все еще не объявлял тревогу. Главстаршина не понимал почему, настороженно смотрел на капитана — не струсил ли? Как будто непохоже. Поворот на север был сродни инстинктивному защитному жесту при неожиданном нападении. Теперь он размышлял: что же делать дальше, какою должна быть вся единственно правильная цепочка решений? Единственная.
Там, в виду Медвежьего, скорее всего не нужно было сворачивать на юг, а нахально пройти мимо и расталкивать шугу, рвать лед динамитом, но не выходить на чистую воду. Сделанного не воротишь.
Наконец капитан включил ревун боевой тревоги, стал уводить лесовоз противолодочным зигзагом.
Мрачная снеговая туча надвинулась, закрутила снежные смерчи, превратила серую зарю в непроглядную мглу. «Ванцетти» уходил вслепую. Только лаг и компас помогали штурману отражать на карте след судна, который напоминал теперь зубцы пилы.' Противолодочный зигзаг замедлял темп движения на север, но мешал длинным ушам неизвестного фрица или ганса незаметно подкрасться и выпустить торпеду на звук.
Лодка. 10 часов 25 минутКогда Карл спустился в рубку и развернул глаз перископа в сторону своей жертвы, то увидел корму парохода. Подойти незамеченным не удалось. Русский транспорт уходил в снежный заряд и вскоре исчез. Командир ясно представлял, что теперь происходит на лесовозе. В первую очередь в машине глушат предохранительные клапаны, чтобы выжать максимальный ход, добавить к своим предельным узлам еще два. Карл чертыхнулся. Это был максимум того, что он мог выжать и из своей лодки при такой волне. Получалось, что гонка пока на равных. По данным ледовой разведки, кромка льдов была милях в двадцати северней. Значит, в его распоряжении оставалось два часа. Впервые рыбка имела шанс сорваться с его крючка.»
Тут он заметил, что пеленг, который непрерывно сообщал акустик, незначительно, но все время менялся. В минуту высшего напряжения Карл начинал говорить сам с собой вслух. От этого рулевой, которому было положено репетировать. команды вниз, на центральный пост, был в очень трудном положении: попробуй-ка разберись, где кончаются командирские мысли и где начинается приказ.
— Ага, ты мне помогаешь! — почти кричал Карл, поняв, что транспорт уходит противолодочным зигзагом. — Значит, не спешишь, не бежишь сломя голову, петляешь как заяц. Тем лучше. Я пойду прямо.
Рулевой понял последнее слово как приказ и старательно вел лодку, не позволяя ей отклониться даже на долю градуса.
— Теперь ждать разрыва между снежными зарядами. Не может же снег сыпать непрерывно, до самых льдов. Не может быть такого невезения. Пусть даже носом уткнусь в его винт — идти самым полным.
Рулевой уловил командные слова и передал на центральный пост:
— Самый полный, — хотя лодка и так выжимала все, что могла.
В перископ ничего не было видно, кроме близких брызг и хлопьев снега, но Карл не отрывал от визира глаз, выжидая разрыва в снежном заряде. Прошел час, потом еще один час погони.
Акустик докладывал, ото транспорт где-то совсем близко, кабельтовых в трех-четырех, что он слышит не только шум винтов и стук машины, но даже какие-то другие звуки из недр парохода. Необходим был разрыв в снежной пелене, короткий, минут на пять.
Карл страшно устал. Глаз ныл, но он не смел отстраниться от визира.
«Ванцетти». 10 часов 25 минут
По тревоге на крыльях мостика и в кормовой части ботдека появились серые, лоснящиеся, похожие на нерп фигуры. Американские спасательные костюмы делали всех друг на друга похожими. Лишь капитан пренебрег спасательным средством. Он оставался в теплой куртке на «молниях», в шикарных унтах и, казалось, с полным безразличием ко всему дымил трубкой. Табак выгорал, но он снова ее набивал, раскуривал. Кроме команд рулевому — отвернуть то вправо, то влево, ни слова.
Одна из «нерп» лязгнула затвором крупнокалиберного пулемета «браунинг» и понесла на все «этажи» заевшую технику.
От противоположного борта на помощь метнулась другая «нерпа».
Капитан напрягся: «Ничего себе боеготовность».
«Близнецы» повозились у пулемета, потом раздался смачный шлепок резиновой ладонью и возглас:
