Марк Твен - Вильсон Мякинная голова
ГЛАВА IV
Адамъ и Ева обладали многими преимуществами передъ современными намъ людьми. Главное преимущество нашихъ прародителей заключалось, однако, въ томъ, что имъ не приходилось страдать отъ прорѣзыванія зубовъ.
Изъ календаря Мякинно-головаго Вильсона.Когда что-либо происходитъ при непосредственномъ вмѣшательствѣ Провидѣнія, у человѣка зачастую является сомнѣніе касательно того, въ чью именно пользу послѣдовало означенное вмѣшательство? Такъ, напримѣръ, въ инцидентѣ съ дѣтьми-медвѣдями и пророкомъ болѣе всего фактическаго удовольствія выпало не на долю пророка, а на долю медвѣдей, утолившихъ свой голодъ дѣтьми.
Изъ того же календаря.Повѣсть наша должна сообразоваться съ обмѣномъ, произведеннымъ Роксаной. Мы будемъ поэтому называть настоящаго наслѣдника аристократической фамиліи Чемберсомъ, а малютку-раба, завладѣвшаго его титуломъ Томасомъ Бекетомъ, сокращая послѣднее имя въ Тома, для повседневнаго употребленія, какъ дѣлали вообще всѣ окружающіе.
Съ самаго начала своей самозванной карьеры, Томъ оказался гадкимъ мальчикомъ. Онъ то и дѣло принимался кричать и плакать безъ всякаго на то основанія. Внезапно поднимая цѣлую бурю самаго сатанинскаго характера, онъ ревѣлъ, вылъ и визжалъ, словно его собирались рѣзать, а въ довершеніе всего, задерживалъ свое дыханіе. Этотъ грозный маневръ является, повидимому, спеціальностью младенцевъ, у которыхъ прорѣзываются зубы. Малютки, изнемогая въ страшныхъ мученіяхъ, кричатъ до того, что выпускаютъ изъ легкихъ почти весь воздухъ, а затѣмъ начинаютъ судорожно и безмолвно корежиться и брыкаться въ попыткахъ вдохнуть его въ себя опять. Губы у ребенка синѣютъ, а широко раскрытый ротъ кажется уже окоченѣвшимъ, обнажая крохотный кончивъ зуба, едва виднѣющійся изъ нижней окраины раскраснѣвшихся и распухшихъ десенъ. Ужасающее молчаніе длится до тѣхъ поръ, что постороннему зрителю кажется, будто малюткѣ такъ уже и суждено задохнуться. Нянька поспѣшно подбѣгаетъ къ колыбелькѣ съ кружкой воды, которую и выплескиваетъ ребенку въ лицо. Тогда, словно по мановенію волшебнаго жезла, дыханіе у ребенка возстанавливается. Легкіе его наполняются воздухомъ и онъ немедленно же испускаетъ ревъ, вопль или вой, раздирающій уши слушателя и невольно побуждающій ихъ владѣльца къ произнесенію словъ, которыя плохо согласовались бы съ сіяніемъ святости, еслибъ онъ былъ окруженъ таковымъ. Младенецъ Томъ нещадно царапалъ ногтями всѣхъ, кого могъ ими достать, и колотилъ своей погремушкой каждаго, до кого она досягала. Онъ съ визгомъ требовалъ, чтобъ ему принесли воды напиться, а затѣмъ швырялъ чашку съ водою на полъ и кричалъ, чтобъ ему принесли еще воды. Всѣ капризы и прихоти ребенка безпрекословно выполнялись, какъ бы они ни были неудобны и мучительны для окружающихъ. Ему дозволялось ѣсть все, что угодно, преимущественно же то, что могло причинить желудочное разстройство.
Когда мальчикъ достаточно подросъ, такъ что могъ уже бродить, пошатываясь на ножкахъ, говорить кое-что, коверкая слова, какъ это принято вообще у дѣтей и составить себѣ нѣкоторое понятіе о цѣляхъ, которымъ могутъ служить руки, онъ сдѣлался худшимъ, чѣмъ когда-либо, наказаніемъ Божескимъ для всего дома. Какъ только онъ просыпался, у Роксаны не было ни минуты покоя. Онъ требовалъ себѣ рѣшительно все, на чемъ останавливался его взоръ, просто-на-просто заявляя: «Хосю!» Такому приказанію немедленно слѣдовало повиноваться. Когда ему подавали требуемое, онъ, словно въ бѣшенствѣ, принимался отмахиваться обѣими руками и кричать: «Не хосю, не хосю!» но какъ только предметъ его нежеланія уносили прочь, принимался съ еще большимъ бѣшенствомъ орать: «Хосю, хосю, хосю!» Роксанѣ приходилось тогда бѣжать сломя голову, чтобъ принести капризному молодому баричу желанно-нежеланный предметъ обратно, прежде чѣмъ малютка Томъ успѣетъ утолить свое поползновеніе къ истерикѣ и накричаться по этому поводу до судорогъ.
Особенное предположеніе отдавалъ онъ каминнымъ щипцамъ. Оно обусловливалось тѣмъ, что отецъ запретилъ ему къ нимъ прикасаться, опасаясь, что мальчикъ перебьетъ ими окна и переломаетъ мебель. Какъ только Рокси отварачивалась отъ него въ сторону, Томъ тотчасъ же принимался поглядывать на щипцы и говорить: «Пай ципчики!» Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ искоса посматривалъ на Роксану, чтобъ убѣдиться, слѣдитъ ли она за нимъ или нѣтъ. Если все обстояло благополучно, онъ поглядывалъ опять на няньку и повторялъ: «Хоцю!» Бросивъ еще бѣглый взглядъ на няньку, онъ заявлялъ: «Узьму» и, наконецъ, докладывалъ: «Узялъ!», когда щипцы оказывались уже у него въ рукахъ. Въ слѣдующее за тѣмъ мгновеніе тяжелые щипцы вздымались наверхъ и съ грохотомъ обрушивались на кота, который съ отчаяннымъ визгомъ и мяуканьемъ улепетывалъ куда-нибудь на трехъ ногахъ. Къ тому времени, какъ Роксана успѣвала подбѣжать къ своему питомцу, оконное стекло или же лампа оказывались уже разбитыми вдребезги.
Тома осыпали ласками и ухаживаніями, тогда какъ Чемберсъ обходился безъ нихъ. Тома пичкали всякими сластями и лакомствами, тогда какъ Чемберсъ питался кашей съ молокомъ, да сбитнемъ на меду. Вслѣдствіе этого Томъ былъ болѣзненнымъ, слабымъ ребенкомъ, а Чемберсъ — здоровякомъ. Изъ Тома выросъ забавный, какъ называла его Рокси, или, если говорить точнѣе, капризный, дерзкій мальчишка, а изъ Чемберса — кроткій, послушный мальчикъ. Несмотря на замѣчательно здравый смыслъ и практичность въ обыденной жизни, Рокси была матерью, до сумасбродства влюбленной въ своего ребенка и, слѣдовательно плохой воспитательницей. Она въ немъ души не чаяла, но этимъ еще не ограничивалась. Вслѣдствіе устроеннаго Роксаной обмѣна, родной ея сынъ сталъ бариномъ. Необходимость соблюдать внѣшнія формы благоговѣйнаго почтенія, съ которымъ рабыня должна была относиться къ «молодому барину», и стремленіе усовершенствоваться въ выраженіи этихъ внѣшнихъ формъ не замедлили обратить соблюденіе ихъ у нея въ привычку, которая сдѣлалась вскорѣ автоматической и безсознательной. Въ качествѣ естественнаго результата получился тогда слѣдующій фактъ: обманъ, сперва предназначавшійся исключительно для другихъ, постепенно перешелъ въ самообманъ. Притворное почтеніе сдѣлалось истиннымъ, притворная угодливость — дѣйствительною, притворное обожаніе — настоящимъ. Такимъ образомъ, маленькая и первоначально лишь воображаемая раздѣлительная черта между лжерабыней и лжехозяиномъ, все болѣе расширяясь, превратилась въ широкую и совершенно настоящую пропасть. По одной сторонѣ ея стояла Роксана, оказывавшаяся жертвой собственнаго своего обмана, а съ другой — родной ея сынъ, который въ ея глазахъ являлся уже не самозванцемъ, а настоящимъ, признаваемымъ ею бариномъ. Онъ былъ ея любимцемъ, господиномъ и божествомъ. Все это сливалось въ немъ въ одно цѣлое. Обожая созданнаго ею самою кумира, мать совершенно забывала, кто она такая и кѣмъ когда-то была.
