Евгений Федоровский - «Штурмфогель» без свастики
Открывая дверь кабинета, Коссовски хорошо представил себе, с какой снисходительной миной встретит его новый шеф.
— Я рад, что вы будете работать у нас, — заметил Регенбах, когда Коссовски, поздоровавшись, сел в предложенное ему кресло. — Нам нужны опытные люди, понюхавшие пороху. Боюсь только, что после испанских приключений вам покажется у нас смертельно скучно. Мы же, в сущности, бюрократическая организация. Пишем разные справки. Шпионов ловят Канарис и Гейдрих, а с нами лишь консультируются…
— К сожалению, следует ожидать, что в условиях военного времени активность вражеской разведки увеличится. Работы хватит и для нас, — заметил Коссовски.
— Ну, эта война ненадолго. С поляками мы уже расправились, а стоит нажать на французов, как они вместе с Англией запросят мира. Впрочем, прогнозы — не моя стихия. Вечно я попадаю впросак! — засмеялся Регенбах. Надо ввести вас в курс дела. Мы поручаем вам совершенно новый участок работы. Она даже как-то связана с нашим официальным наименованием.
— Слушаю вас, — проговорил Коссовски.
— Наши блистательные конструкторы изобрели какой-то новый самолетный мотор. Не пойму, в чем там дело, но кажется, он вовсе без пропеллера. Ну, бог с ним. Важно, что мы тут утерли нос всем американским эдисонам. Пригодится ли эта штука на войне, никто не знает. Но так или иначе, в министерстве создали новый секретный отдел. Как же он называется?.. Регенбах порылся в бумагах: — Ага. Отдел реактивных исследований. Ну, а раз есть отдел, да еще сверхсекретный, надо его охранять от вражеской агентуры, для чего и существует на свете капитан… Зигфрид Коссовски. Узнайте, капитан, кто с этим моторным делом связан. Таких, наверное, еще немного. Запросите на них досье. Ну и что еще? Если поймаете шпиона, покажите, пожалуйста, мне. Стыдно сказать, два года в контрразведке — и ни одного живого шпиона в глаза не видел.
Регенбах встал, и Коссовски понял, что аудиенция с начальством, оказавшаяся, как он и предполагал, сплошным балаганом, окончена.
4После взятия Варшавы Альберт Вайдеман получил отпуск.
Посмотреть бомбардировку польской столицы прилетал сам Гитлер. Эскадры люфтваффе в парадном строю, с журналистами и кинооператорами на борту сыпали на город тысячи фугасных и зажигательных бомб, испепеляя город.
А уже через два дня Вайдеман смотрел хроникальный фильм, который педантично рассказывал о гибели одной из старейших европейских столиц. Кадр, запечатлевший эскадру бомбардировщиков «Хе-111» над пылающей Варшавой, стал рекламным плакатом фирмы «Эрнст Хейнкель АГ».
Командиру седьмого отряда четвертого воздушного флота в Польше делать было нечего.
В купе поезда Варшава — Берлин Вайдеман увидел скучающего фельдфебеля. Тот глядел в окно на опустевшие осенние поля, на промокшие деревушки с остроконечными крышами костелов.
Фельдфебелю было лет тридцать. Вайдеман обратил внимание на его поседевшую голову. «Белый, как пудель», — подумал Вайдеман, забрасывая чемодан на полку.
Фельдфебель вскочил перед офицером, щелкнул каблуками.
— Эрих Хайдте, — первым представился он, как и положено по уставу.
— Фронтовик? — спросил Вайдеман, польщенный служебным рвением фельдфебеля.
— Стрелок-радист на «дорнье», господин капитан.
— Отвоевались?
— Получил отпуск и медаль в придачу. За геройскую кампанию.
— Сегодня мы все герои. Задавили поляков, — усмехнулся Вайдеман. Приедем домой в ореоле славы. С окровавленными мечами. — Он пропел несколько тактов из вагнеровского марша: — Трум-бум-бум-бум.
— Наш командир разогнал польский эскадрон, как куропаток. Весь экипаж получил отпуск.
Откровенное хвастовство не понравилось Вайдеману.
— Жена будет рада, — сухо заметил он.
— Бобыль. Осталась только сестра Ютта, — ответил фельдфебель, доставая из внутреннего кармана френча любительский снимок и протягивая его Вайдеману.
Со снимка на Вайдемана пристально смотрела длинноволосая девушка в черном свитере.
— Хороший снимок, — сказал Вайдеман.
— Сам делал. У меня к фотографии пристрастие. Разобьем Англию, куплю себе приличное фотоателье…
Поезд с грохотом помчался через Одер. В купе вошел проводник-немец, сменивший поляка. Проводник выбросил руку в нацистском приветствии и объявил:
— Граница рейха! — И тут же поспешно добавил: — Бывшая граница рейха.
5Чуть ли не первым человеком, которого Вайдеман увидел на берлинском вокзале, был оберштурмфюрер Вальтер Зейц. С Зейцем свела его судьба еще десять лет назад в Швеции. Оба были горячи, молоды, беспечны. И одиноки. Оба не знали ни родительской опеки, ни родительской любви. В карманах редко звенели кроны, но жизнь после берлинской дороговизны все же казалась сытной и приятной.
Вайдеман работал в сборочной мастерской — филиале завода Юнкерса в Упсале — и готов был подняться в воздух на любом гробу: лишь бы платили, Зейц сидел в конторе — разбирал рекламации, которые иногда поступали из шведского министерства транспорта, и заодно помогал заезжим немцам устраивать разные коммерческие и не совсем коммерческие дела.
Третьим в их холостяцкой компании был Пауль Пихт, пожалуй самый энергичный и пронырливый. Пихт задумывался о карьере, когда Вальтер и Альберт не помышляли ни о чем, кроме девочек. Накопив немного денег, Пихт все их, не моргнув глазом, ловко всунул шеф-инженеру, и тот назначил его главным механиком авиамастерской. А когда в Швецию на гастроли прилетел прославленный Удет, Пихт первым понял, где можно поживиться. Он мыл, чистил и скреб самолет Удета, как свой собственный мотоцикл, а когда в моторе что-то забарахлило и выступления могли сорваться, он двадцать часов копался с двигателем, пока все не отладил. И главное, отказался от платы. Сделал вид, что старался только из любви к лучшему немецкому летчику. И не прогадал. Удет взял его с собой личным механиком.
Зейц и Вайдеман долго еще оставались в Швеции, пока фюрер не бросил клич сынам фатерланда: «Немцы, объединяйтесь!»
Теперь уж повезло Зейцу. Один из его старых клиентов был вхож к Гейдриху. Зейца взяли в училище СС. А Вайдеман попал в летную школу в Дрездене. Оттуда в Испанию в истребительный отряд Мельдерса.
— Ну, а где ты сейчас? — спросил Вайдеман, когда приятели зашли в кафе на привокзальной площади и сели за столик.
— Я работаю у Мессершмитта, — скромно ответил Зейц. — Становлюсь провинциалом.
Ему не хотелось посвящать Альберта в свои дела.
— Женился?
— Один как перст, — притворно вздохнул Зейц. — Видимо, не суждено… А ты?
