Михаил Демин - Рыжий дьявол
ИДУ ПО СЛЕДУ (продолжение)
И вот я снова в кабинете у Хижняка.
— Вам знакомо такое имя: Грачев Василий Сергеевич?
— Васька Грач! Ну, как же, как же. Помните, мы говорили об очурской банде? Так вот, он был там. И ушел с ней…
— Ни с кем он не ушел, — сказал я. — Он ушел один… И знаете, куда? Сыграл на два метра под землю.
— Откуда у вас эти сведения?
— Я недавно был в той больнице, где он лежал раненый и где потом умер.
— Это что за больница? Где находится?
Я объяснил. Он выслушал меня внимательно. И затем спросил:
— А как вы, собственно, там оказались? В связи с чем?
— Да случайно. Ехал по делам и завернул ненадолго… Мне ведь все интересно, я же газетчик.
И перегнувшись через стол, я добавил медленно:
— И могу также объяснить вам, отчего умер Васька Грач… Он умер от страха.
— Ну, это уж ваши домыслы…
— Ничего подобного. Хирург той больницы, Ольга Никодимова, так и сказала: „Он, — то есть Грач, — все время чего-то боялся…" И мне думается: он боялся своих!
— Ага, ага, — забормотал Хижняк, — да, да, да… — Он сидел теперь сгорбившись, постукивая ногтями о край стола, думал о своем. — Да, пожалуй… Я и раньше еще замечал, догадывался, что у них там что-то происходит, кипит что-то.
И он досадливым жестом ударил по столу кулаком.
— Эх, черт, жалко, я не повидал Грача! Не знал… Не успел… Да ведь, с другой стороны, где ж тут все успеть? Наш район по территории равен Швейцарии, а у меня в оперативном отделе всего пять человек.
— Как же вы управляетесь со здешними бандитами?
— Ну, в самых крайних случаях нам помогают, поддерживают… Вот в последней операции, например, участвовали люди из соседнего района.
— Когда эта операция, кстати, происходила?
— Как это ни смешно — первого апреля пятьдесят четвертого года, — сказал Хижняк, — первого апреля! Но дело было нешуточное. Мы потеряли одного, а бандиты — двоих. И кроме того, еще двоих подраненных нам удалось задержать. Но, к сожалению, часть банды все-таки скрылась. И с ней ушел сам главарь, Каин.
— Каин? — засмеялся я. — Ничего себе имечко. Своеобразное!
— Да и тип этот тоже своеобразный… Наркоман, садист, прирожденный убийца, а? Каков букет?
— Вы этот „букет" видели? Держали в руках?
— Я лично нет. Но досье на него заведено богатое. У него есть и другое прозвище — Черная Кошка, которое он уже сам придумал для устрашения. Чтоб пугать народ.
— У вас, я вижу, дело крепко поставлено, — похвалил я его, — агентура имеется неплохая.
— Стараемся, — проговорил он, поигрывая бровью, — стараемся…
— Сколько же человек на вас работает?
— А какое это имеет значение? — усмехнулся Хижняк. — Я говорю абстрактно, обобщенно… Так вот, если обобщать, то в этой среде при желании всегда можно найти пособников. Там же все время идет междоусобная борьба. Свирепая борьба! За авторитет, за власть, за территорию… Одну группу вытесняет другая. Один авторитет соперничает с другим. И порою случается так, что кое-кто из жиганов начинает устранять соперников с нашей помощью, понимаете? Выдает их и таким образом расчищает себе дорогу…
— Кто же это, к примеру?
— А вот таких вопросов задавать не полагается, — жестко, холодно сказал Хижняк. — Усвойте себе это правило! — И он поднял палец и покачал им строго. — Хорошенько усвойте! Я вам как журналисту объяснил общую ситуацию… И все. И достаточно. И не требуйте большего.
— Прошу прощения, — сейчас же сказал я. — Вопрос был, действительно, неуместный, я сам сознаю. Но я почему?.. Просто любопытно, что за нравы у здешних блатных, что это вообще за публика?
— А здесь, к вашему сведению, вовсе и нет настоящих блатных, — небрежно бросил Хижняк. — Таких блатных, которые, скажем, обитают в Одессе, в этом русском Марселе… Отнюдь!
Он раскинулся в кресле, закурил и ловко вытолкнул губами колечко дыма. Вид у него был усталый и снисходительный; ему, очевидно, нравилось меня поучать.
— Я когда-то работал в одесском розыске. Там были артисты, виртуозы! А тут — что? Простые лесные налетчики, таежный примитив. Единственное, что они тут умеют, — убивать…
— Однако же этот ваш „абстрактный" тип, — сказал я, — судя по всему, личность далеко не примитивная. Наоборот… Редкостный ловкач. Эдакий уголовный Азеф! Вы не находите?
— Пожалуй, — кивнул Хижняк. — Что-то общее есть… Но если Азефу удалось перехитрить всех — уйти и от подпольщиков, и от властей, то этот от нас, конечно, не уйдет. Со временем мы его обезвредим. Но только не теперь! Пока что он полезен именно тем, что он — там. В самых недрах. Понимаете? Ну и хватит об этом!
* * *Когда я вернулся домой, был час снегопада. Село словно бы окутывал сырой серый дым. Мохнатые, липкие снежные хлопья отягчены были влагой, и ветер уже крепко пахнул весной.
На хозяйской половине топилась печь — гудела и попыхивала вкусным дымком. Я разулся, пристроил возле печки отсыревшие валенки. Затем повернулся к Алексею.
Он, как обычно, стоял у окна… В избе, кроме нас, никого не было — Макаровна ушла куда-то. Момент был самый подходящий. И я сказал:
— Эй, Алексей! Тебе привет.
— От кого?
— От Васьки Грача.
— Что-о? — он заметно вздрогнул. — От Грача? — И тут же проговорил, бледнея: — Не знаю такого…
Эта моя реплика должна была ошеломить его, сбить с толку. Так и случилось.
Я переспросил, прищурясь:
— Не знаешь? Странно.
— А что такое? В чем дело? — зачастил, заторопился он. — Какой еще привет? Ведь он же умер…
— Вот ты и попался, — сказал я тотчас же, — Грач действительно умер. Как же ты об этом узнал?
У меня всегда была неплохая реакция, она не раз меня выручала. И выручила теперь. Алексей качнулся ко мне — неуловимо быстро взмахнул рукою… И тотчас же я присел, увидев сверкнувшее в воздухе жало ножа.
Нож, крутясь, пролетел надо мной — свистнул коротко. И впился, дрожа, в бревенчатую стену. Он низко пролетел — почти царапнул мне череп. Я ощутил дыхание опасности. Не нагнись я, он, пожалуй, вошел бы мне прямо в горло! И волосы мои зашевелились и вздыбились.
И выхватив из кармана свой собственный складной охотничий нож (с которым я не расставался никогда!), я проговорил возмущенно:
— Ты что, говнюк, сдурел? Стой смирно, не двигайся! Это куда же годится, черт возьми?!
Я говорил и поигрывал раскрытым ножиком — подбрасывал его и ловил за рукоятку… А Алексей по-прежнему стоял чуть пригнувшись и напряженно следил за мной.
— Я привез хорошие вести, хотел тебя, дурака, обрадовать, а ты вон как меня принимаешь!..
