Виктор Дудко - Тревожное лето
— Прошу, господа, — пригласил доктор, подавая мензурки со спиртом. — Кому желательно воды — вон, в графинчике. Легко вы все же отделались, а могло быть...
— Легко, легко.. — бормотал Дзасохов, затягивая ремень и испытующе поглядывая в сторону Серегина: догадался, что нападение было инсценировкой, или нет? Кажется, не догадался...
А Серегин в это время с иронией думал о Дзасохове и его людях, которые даже не сумели как следует обставить проверку. «Грубо тут у вас работают, как я погляжу... Конечно, торопитесь: времени вам совсем чуть-чуть осталось». В первую минуту «нападение» он принял за чистую монету, но когда Дзасохов крикнул; «Бей красных!» и этак артистично принялся стрелять, Серегин усомнился: «Они рассчитывают, что я побегу, воспользовавшись суматохой. А я не побежал, хотя мог. Но не это мне нынче надобно...»
— Что это ты там притих? — снисходительно спросил Дзасохов. — Испугался, что ли?
Серегин усмехнулся. Выпитый спирт сушил горло, а в голове становилось ясней.
— Брось, Игорь. Не всем же быть такими отважными, как ты. Я свое отгеройствовал на германской. Да и потом досталось. Так что в трусости ты меня не упрекнешь. Нету у тебя такого основания, дружище. — И опять слегка усмехнулся, еле сдерживаясь, чтоб не рассмеяться вслух.
Дзасохов подозрительно прищурился:
— Ты чего?
— Да так. Прошел огни и воды, а тут, в родном городе, чуть не ухлопали. Спасибо, ты спас.
— Не иронизируй, — Игорь отвернулся, покрутил шеей, застегивая на воротничке пуговицу. — Запросто могли в твоей голове дырку сделать.
— А в твоей?
— Ладно, хватит. Где моя мензурка?
Прошло несколько дней после их первой встречи. Они сидели в уютной комнате заведения Нихамкина, обставленной мягкой мебелью. Здесь было удобно. Имелся даже телефон. Дзасохов чувствовал себя тут свободно, хотя нет-нет, да замирал на полуслове.
— Ты боишься чего-то? — спросил Серегин.
— Да нет, привычка. Тут у меня место для... встреч. — Помявшись, уточнил: — Для деловых встреч.
«С агентурой, что ли?» — предположил Серегин, но вслух спросил:
— И только?
— И только, — подтвердил Игорь. — Блюдем себя, хотя среди... деловых людей, разумеется, есть и женщины. И даже весьма хорошенькие. — Подергал за медный блестящий шарик шнурка, уходящего куда-то в стену. — Это я хозяина требую, — пояснил он и продолжил: — Так ты от Унгерна и без капитала? Смешно. Извини, Олег, но это действительно смешно, если не сказать глупо. — Он вздернул плечи, выражая крайнюю степень непонимания. — Все, кого я знаю, нахапали там — будь здоров и вовремя дали тягу, как только припекло. У нас что главное? Вовремя смыться. — Он захохотал. — И живут теперь, гады! Мой папаша так не жил, хотя, как ты знаешь, имел два парохода и службу в городской управе. Тут не разгибаешься, ни дня тебе, ни ночи, а на водку и то не всегда наскребешь.
Серегин помрачнел:
— Там не до капитала было. Еле вырвался, а ты — живут, живут. Лучше жить без капитала, чем не жить с капиталом.
Дзасохов хлопнул его по плечу и расхохотался:
— Это ты здорово...
— В Харбине вот кое-что продал, купил хоть одежонку. Там все очень дорого.
— Ничего, что-нибудь придумаем. Некоторые возможности у меня есть. К примеру, в военном ведомстве местечко. Устроит? Учти, так просто туда не попасть. — У Дзасохова было приподнятое настроение: он чувствовал себя хозяином положения и покровителем. Приятно знать, что этот не растерявший высокомерия бывший приятель зависит от него. — До окопов пока еще далеко, активных действий с ДВР, вроде, не предвидится. Правда, иногда партизаны хулиганят, но мы их скоро проучим. В вечность нынешнего положения, откровенно говоря, я не верю: рано или поздно нас отсюда вытурят. Ну да еще поживем... Дайренские переговоры ничего не дадут. Японцы подготовили такие требования, которые Советы и буфер не примут. Уполномоченный Японии Мацусима встретился с Меркуловым, и тот внес свои поправки к требованиям. После этого возможность соглашения начисто исключена. Да и быть по-иному не должно, иначе нам хана. Только благодаря япошкам мы еще копошимся тут. Откажутся — и от нас только мокрое место останется. Все это понимают.
— А как же обещание уйти из Приморья?
— Они давали его одиннадцать раз, если быть точным. Ну и что? В двенадцатый пообещают. Им очень не хочется выкатываться обратно на свои острова.
На звон колокольчика явился сам Нихамкин, толстый бритый еврей. Глаза выпуклые, хитрющие.
— Игорь Николаич, вы давеча жаловались на нервность. Могу предложить джендзю, серебряные иголочки. После трех сеансов как рукой снимает... Не желаете? Может, ваш друг...
Дзасохов подмигнул Серегину:
— Иголки? Серебряные? Так мы сами это неплохо умеем. Под ноготки! — Он расхохотался.
Нихамкин побледнел.
— Не пожелаете ли ароматную ванночку с хвоей?
— Ты нам девок сюда, голубчик. Помоложе, да чтоб при том — при сем, и чтоб чистенькие. Чтоб гвоздичным мылом от них пахло.
— Черненьких или как всегда, Игорь Николаич?
— Светленьких, голубчик. — И к Серегину: — Не люблю брюнеток. Злые они и все норовят укусить. А ты каких предпочитаешь?
— На твой вкус! — небрежно ответил Серегин и почему-то вдруг вспомнил Таню. У нее были темные косы...
Нихамкин приложил маленькую волосатую руку к манишке:
— Будет исполнено самым лучшим образом, не извольте беспокоиться! — И почтительно удалился, плотно притянув за собой дверь.
Дзасохов сказал: .
— Жулик, каких свет не видывал. Не я — давно бы на свинцовых рудниках гремел колодками. Спасаю как могу. Добром платит. Это они умеют, ничего не скажешь. Ну, так как? Не нравится, что ли, моя вакансия?
— Хотелось бы заняться чем-нибудь более прозаическим. К примеру, на таможне.
— Чудак, там в затылок друг другу дышит сотня простых смертных. Да и навару никакого. Импорт — экспорт скис. Это тебе не при царе-батюшке. Ты еще не прочувствовал нынешнего Владивостока, дорогой мой. Если хотел развернуться, надо было оставаться в Харбине. Хотя и там нынче не слаще. А здесь вообще болото.
После короткого раздумья Серегин согласился:
— Пожалуй, ты прав.
...Через несколько дней Серегин встретил ее в трамвае, причем совершенно случайно. Стоял, держась за ременную петлю, трамвай резко затормозил, и Серегин невольно задел женщину, стоявшую впереди. Она обернулась и от удивления и нескрываемой радости широко раскрыла глаза. Сперва он даже не узнал ее: короткая стрижка — тех темных кос уже нет, и похудела, на лице усталость.
— Олег, — Таня прошептала его имя настолько тихо, что он только по движению губ понял, что она сказала. Нежно, счастьем и радостью залучились ее глаза. У Серегина ком подкатил к горлу. Она зажмурилась и снова распахнула ресницы. Нет, рядом с ней стоял действительно Серегин. — Это ты?..
