Николай Асанов - Янтарное море
— Пусть в этом хуторе хоть полы вымоют. Прошлый раз нам пришлось остановиться у такого грязнули, что в доме нечем было дышать! — сердито сказал Вэтра.
— Вымоют, вымоют! — засмеялся Балодис. — И баню истопят. Ты, помнится, всегда был любителем крестьянской бани.
— За все лето ни разу не побывал! — жалобно пробормотал Лидумс.
— А как, пишется что-нибудь? — поинтересовался Балодис.
— Какое! — Лидумс махнул рукой. — Так, акварельки! Такие же, какие пишут холодные художники для рижского рынка. Впрочем, есть у меня одна рябинка! — он вдруг оживился. — Когда кончится вся эта маета, перенесу ее на холст и повешу в твоей квартире. Магде, наверно, понравится… — И сразу снова погрустнел. Вероятно, вспомнил о своей мастерской.
Балодис был в мастерской недавно. Анна Вэтра не любила работать в мастерской, поэтому там было холодно, пыльно. Балодис долго смотрел на картину «Девушка и море». Как могло случиться, что картина стала предлогом для семейной ссоры? Ничего опасного для Анны Вэтры не было в этом полотне. Девушка стояла напряженно, было понятно, что она ждет кого-то с моря. Ей совсем и не нужен художник, она не замечает, что ее пишут, что на нее смотрят. Она во власти собственных дум.
Он ничего не сказал об этом художнику. Вэтра и сам знает, что Анна не очень занимается его мастерской. Будет время, он вернется туда, допишет и эту картину и напишет десятки других…
Балодис улыбнулся. Странно выглядел сейчас художник. С этим автоматом, с пистолетом, привязанным на шнурке к поясному ремню и опущенным в карман куртки, он больше походил на Чеверса, лесного бандита. Кто бы мог подумать, что он — мастер пейзажа и портрета, что его картины висят во многих музеях…
Пора было прощаться. Балодис поднялся.
— Через несколько дней я сообщу адрес хутора. Сходи туда, покажи его подопечным. Надеюсь, найдем такое жилье, которое им понравится. А потом распускай людей. Ты знаешь, как это сделать, чтобы не вызвать никаких подозрений.
— Есть, товарищ полковник!
— И напиши домой. Можешь написать, что скоро приедешь на несколько дней…
— Есть, товарищ полковник!
Он вышел из землянки, посвистел. Из леса вынырнули молчаливые люди.
Лидумс посмотрел на солнце. Оно держалось еще высоко. Если поторопиться, то ночевать они будут в бункере.
И пошел впереди, шурша палой листвой, отводя костлявые сучья оголившихся березок и ольховника, сквозь которые солнце выглядело, словно через проволочную колючую сетку. Но это было его солнце, над его землей, и от этого было легко шагать по шуршащим листьям.
10
Тяжелая болезнь Вилкса, простудившегося на последней осенней охоте, несколько омрачила сцену прощания.
Он, правда, надеялся, что зимовка в добротном крестьянском доме, жаркая печь и сытая еда скоро вылечат его, но прощался с «братьями» печально.
Зато как молчаливо радовались те, чья затянувшаяся «командировка» кончалась! Беспокоило только одно: уже каждый понимал, что весной она неминуемо продолжится. Уж сдался бы, что ли, этот Вилкс! Ведь в нем одном вся загвоздка! Но, видно, этот Вилкс никогда не сдастся!
Вот, наконец, появился карауливший в условном пункте Юрка, сказал, что подвода для Вилкса пришла.
Присели на минуту в полной тишине, исполняя обычай, затем поднялись, помогая Вилксу и Эгле, Делиньшу и Лидумсу. Кто нес тушу козули, убитой Вилксом, кто тащил половину разрубленной свиной туши, — на хутор ехали с подарками. Вот уже Юрка, помахав последний раз рукой, скрылся в лесу, уже дернулись сани, колотясь о землю на тонком снегу, и знакомые места медленно отступили назад, скрываясь в синей дымке зимних сумерек.
Эгле временами подсаживался на сани, чтобы поболтать с коллегой, Делиньш и Лидумс молча шли позади, скрипя промерзлым снегом, то отставая, когда лошадь пускалась рысью, то нагоняя. Им было о чем подумать.
Делиньш думал о том, что завтра его товарищи окажутся в городе. Там они увидят свои семьи, вернутся в привычную обстановку, и все это лето им порой будет казаться приснившимся.
А вот для него, Делиньша, и для командира отряда эта «командировка» затягивается на всю зиму и, кто знает, может, на весь будущий год. Сейчас идет декабрь, а англичане все только обещают свои широкие операции по проникновению… Опять они пропустили лучшее время и теперь переносят все на весну, как будто нарочно испытывают терпение Делиньша и Лидумса. Ну, черт с вами, мы тоже умеем ждать! Теперь-то они завязли в этой операции, им захочется получить, наконец, дивиденды. Вот тут мы их и поймаем!
Вот как думал Делиньш, когда уж очень уставал от ожидания…
Лидумс раздумывал о том, как отнесется Анна к его затянувшемуся молчанию… Может быть, она так привыкнет к положению «соломенной» вдовы, что больше не пожелает видеть мужа? Что ему предпринять, чтобы это обоюдное молчание не стало слишком опасным? Не следует ли попросить у Балодиса отпуск для устройства личных дел? В конце концов теперь, когда подшефные устроены в безопасном месте, Балодис мог бы разрешить отлучку хоть на две недели, чтобы художник Вэтра устроил свои дела…
Дорога была длинной, трудной, и трудные думы одолевали усталых пешеходов. Но впереди ехали на скрипящих санях люди, отданные им под охрану и ответственность, и нельзя было свернуть с этого проселка на шоссе, где стоило только «проголосовать» и услужливые шоферы за каких-нибудь три-четыре часа доставили бы усталых путников прямо домой, на квартиру, чтобы они начали новую жизнь, вернее — вернулись к старой, такой милой сердцу и уютной.
Но оба продолжали свой тяжкий путь, даже не перемолвившись словом.
Но было и одно утешение: оба они притерлись друг к другу, усвоили достоинства и недостатки один другого, и, кажется, были согласны между собой, хотя и безмолвно, что выбрали для такой долгой засады товарища по сердцу.
Особенно часто думал о том, как важно выбрать товарища по сердцу, Делиньш. Он был еще молод, горяч, не умел сдерживать свои чувства с той осторожной холодностью, какую проявлял его командир. И теперь радовался хоть тому, что трудную зиму будет не с кем-нибудь другим, а именно с командиром. Командир как-то умел сдерживаться, словно раз навсегда сжал сердце в кулаке, и был ровен, приветлив, никогда не повышал голоса, не хмурился, не печалился, не сердился. А Делиньш давно догадывался, что командиру совсем не легко, видно, что-то случилось у него в семье, хотя Лидумс ни слова не говорил о своих неприятностях…
Прошло рождество, наступал Новый год.
На праздники хозяин хутора устроил для своих постояльцев сюрприз: наварил пива, закупил вина, каждому приготовил маленький подарок. Он был чутким человеком и хотел хоть немного скрасить тяжкую жизнь гостей. Тем более, что она проходила на виду у него, и он видел, как они маются от безделья, неизвестности и неуверенности в будущем.
