Александр Мартынов - В заповедной глуши
Исповедь
По-моему, хорошо, а?
— Да-а… — протянул Витька, с интересом разглядывая надпись. — Неплохо…
— А на развороте… — Валька приподнялся, но, как бы засомневавшись, так и замер. Потом махнул рукой: — А, ладно. Если будешь смеяться — так мне и надо. Вот, смотри. Это мы на разворот поставим — как твой портрет.
Под удивлённым взглядом Витьки он подошёл к своим рисункам, составленным в аккуратную самодельную кассету. Достал один и поставил его на стол — держа обеими руками и не глядя на Витьку.
— Ёкс… — только и выдохнул Витька, глядя на картон.
Мой друг Витька Палеев, подписал Валька эту работу. Когда он её закончил, то сам поразился тому, что получилось. И сейчас тоже рассматривал её — как будто новыми глазами.
Нет, вроде бы всё было именно так, как задумывалось. Витька — в распахнутой куртке, опираясь на «сайгу» и отставив одну ногу, стоял на речном берегу и смотрел, чуть запрокинув голову, на облака. Но…
Валька даже испугался.
«Ибо суровое лицо Арагорна было сейчас молодым и прекрасным, а его выцветший походный плащ казался в солнечных лучах золотым. Перед Фродо стоял нуменорский рыцарь,» — вот что вспомнилось Вальке, когда он с недоверием рассматривал дело своих рук. И это было правдой. Честное слово. А самое главное — что он, Валька, ничего не приукрасил. Ни капельки. Просто, наверное, был у всё-таки настоящий него талант — и на картоне стало видно то, что в жизни нужно было пристально высматривать. И свободную, гордую позу Витьки. И его жестковатый, но в то же время мечтательный взгляд. И сильные руки, и широкие плечи. И короткий вздёрнутый немного нос, делавший лицо одновременно и мальчишеским, и решительным. И то, как он держал карабин — как бы говоря каждому: вот он, я, дай руку, если ты с добром — и лучше не задень, если ты злой человек… Сам рассматривая этот рисунок, Валька подумал неожиданно, что Витька на нём ещё похож на дона Арату из книжки Стругацких «Трудно быть богом» — только на молодого дона Арату, который ещё только-только стал «прошедшим все огни и воды этого мира и получившим за это великое право — убивать убийц, пытать палачей и предавать предателей». Валька никогда не понимал, почему по мнению авторов другой дон, Румата, главный герой, был не прав, вмешавшись в жизнь иной планеты. И не верил Валька, что невмешательством можно что-то предотвратить.
— Валёк… — сказал Витька. — Может, не надо её, эту картину? Ну разве я такой?
— А какой? — спросил Валька тихо. — Такой и есть… Ну что, будем делать книжку?
— Будем, — решительно сказал Витька. — Я это. Не ради славы. И ещё. Если можно, то пусть первым будет вот это стихотворение. Ну, как эпиграф, что ли?
Он покопался в кармане домашней рубашки и достал сложенный вчетверо тетрадочный листок. Положил его рядом с картиной и разгладил.
Как вы могли, взрослые,
Продать наше будущее?
Чёрные слёзы стынут
На щеках городов.
Вы, сильные, умные,
Вы, хозяева этого мира —
Как вы могли?!
Нам не нужны те деньги,
Которые вы за него получили.
На деньги не купишь маму,
Отца и родной свой дом —
Пусть плохонький, но единственный!
Оставьте деньги себе.
А нам верните хотя бы нас.
Хотя бы немного веры в завтра.
Хотя бы немного надежды на лучшее.
Хотя бы немного вашей любви,
Так нужной нам…
Нам страшно так жить —
И мы умираем, поймите.
А мы не хотим умирать!
За что нас уводят из мира,
В котором мы и не жили?!.
…И знаете ли вы,
Как это страшно:
Когда впереди нет совсем ничего?
Совсем…
Михал Святославич Ельжевский, лесник кордона «Свясъцы», командир Пятой дружины Имперской пехоты и советник Президента Республики по вопросам альтернативного развития, не спал, хотя было уже почти пять часов утра.
Никто, кроме него, не видел — и мальчишки тоже — как около двух ночи к кордону подъехал небольшой кортеж. Дюжина тихих теней рассыпалась по заснеженным окрестностям и слилась с лесом. Высокий лысоватый человек с усами скобкой и глазами чуть навыкате, на ходу снимая мохнатую шапку, поднялся на крыльцо, где ожидал Михал Святославич.
— Здравствуй, Михал Святославич, — сиплым, как будто навсегда простуженным голосом поприветствовал лесника ночной гость. «Здраустуй,» — чисто по-белорусски прозвучало у него.
— С наступающим Днём Святого Валентина, Александр Григорьевич, — усмехнулся Ельжевский, пожимая протянутую широкую ладонь Президента…
… — Рояль я тебе привёз, как просил, — Лукашенко сидел возле стола и шумно пил чай. — «Эрар». Еле нашли. Фирмы-то уже сто лет в обед, как нет… Ребятишки там выгрузят перед отъездом… А, вот, посмотри, я тебя повеселить хотел…
Он достал левой рукой из кармана пиджака и положил на стол газетную вырезку-карикатуру из «Советской Беларуси». На ней укладывали в гроб Саддама с высунутым языком, а к освободившейся петле двое бравых морпехов США подтаскивали упирающегося Лукашенко. Неподалёку стоял заколоченный гроб с надписью: «МИЛОШЕВИЧ».
— Весь юмор — в названии газеты… — пробормотал лесник и посмотрел на Президента поверх бумажки. — Саш, давайте в подполье уйдём. Засядем в лесах на юге… Что, привыкать, что ли?
— Дураков жалко, — покривился Лукашенко. — Понимаешь, Михал, большинство-то тех, кто против меня кричит, просто любой власти не верят. А как эти, — он ткнул пальцем в вырезку, — на их шеях в рай въедут — вы…т свой «электорат» так, как никому и не снилось… Ты курить не начал? — Михал Святославич покачал головой. — А я прямо на остатках самолюбия держусь. Людей почти нет, стоящих людей. Поручишь — либо всё провалят, либо проворуются так, что… — Президент махнул рукой. — А попробуй прижми — сразу крик на весь белый свет, что я тиран и наместник сатаны на исстрадавшейся белорусской земле… Михал, давай я тебя министром по культуре назначу.
— Да ты что?! — искренне испугался лесник. — Я половину твоего кабинета сразу перестреляю. И будут тебе лишние неприятности.
— Вот-вот. Советовать вы все мастера, — проворчал Лукашенко, придвигая вазочку с вареньем. — А делать… Варенье сам варишь? У тебя вроде не было такого никогда.
— Да нет, — Михал Святославич покачал головой. — Девчонка одна деревенская моему парню таскает.
— Сыну Каховских, что ли? Которому я рояль?..
— Нет, другому. Который питерский общак принёс… Что с Каховскими-то?
— Работаем, — туманно ответил «батька». — Хорошее варенье. Чего ты не женишься? Всё по Рите?.. — лицо лесника окаменело, и Президент осекся: — Извини.
