Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию
С этими словами богатырь сильной рукой отшвырнул в сторону тело капитана Боба. Избавившись от тяжести, Жак проворно поднялся, вскрикнул и бросился на шею Перро.
— Ах, милый Перро! Вы еще раз меня спасли!
Вдруг послышался жалобный стон.
Это стонал полковник.
— Пить! — прохрипел он глухим голосом.
Перро побежал к реке, а Жак и Жюльен приподняли раненого и прислонили к дереву.
Несчастный улыбнулся какою-то странною улыбкою, в которой была и ирония, и благодарность.
— Вы очень добры, — пролепетал он.
— Не разговаривайте. Вам вредно, — кротко остановил его Жюльен.
— Все равно я не жилец. Моя песенка спета… Пить!..
Перро вернулся, неся в кожаной кружке воду.
— Извольте, сударь, пейте.
Раненый жадно прильнул губами к кружке.
— Спасибо, — сказал он, не отнимая руки от раны, чтобы удержать кровь.
Раненый помолчал, потом продолжал с усилием:
— Господин де Кленэ!.. Господин Арно!.. Я умираю. Я не боюсь смерти, но если вы пообещаете, что не проклянете меня за то… что… я засадил вас в больницу для прокаженных… то мне… будет… легче умирать.
— Прощаю вам! — торжественно произнес Жюльен. — Прощаю вам и за себя, и за Жака.
— Спасибо! — вздохнул раненый.
Рот его раскрылся, глаза остановились.
— Кончено! — прошептал Перро. — Умер!
— Мир праху его! — сказал Жак, снимая шляпу. — Господь с ним!
Как неожиданно ни было появление канадцев и Лопатина на месте засады, в сущности оно не содержало в себе ничего сверхъестественного.
Читатели помнят, конечно, из писем Перро и Лопатина, что они все четверо собирались приехать в Жаккари-Мирим, как только в Карибу начнутся заморозки.
Заморозки начались, и друзья покинули Карибу. Прибыв сначала в Сан-Франциско, они сели на корабль, отходивший в Бразилию, и через несколько недель прибыли в Рио-де-Жанейро.
В пути пароход заходил во все южноамериканские порты и, между прочий, в Салаверри. В этой гавани друзья с удивлением увидали, что к ним на пароход садится их старый знакомый — полковник Бутлер в сопровождении капитана Боба.
Чутьем охотника, угадав очередную авантюру американца, Перро решил скрываться от полковника все время их совместного пути. Сделать это было совсем нетрудно, так как пароход был огромен, точно город, одним словом — настоящий американский пароход.
После шестинедельного плавания пароход пришел в Рио-де-Жанейро.
Друзьям удалось разведать, что негодяи предъявили властям документы, в силу которых самозванного Жака Арно утвердили в правах наследника.
В конце концов бандиты водворились в гасиенде Жаккари-Мирим. Тем временем Лопатин и братья Перро решили продолжать тайные наблюдения до тех пор, покуда не приедут Жюльен и Жак. Во всяком случае их прибытия оставалось не так уж долго дожидаться.
Они устроились в лесу и жили как дикари, наблюдая за всем, что делается в гасиенде, но не будучи сами никем замечены. Главную свою квартиру они устроили подле небольшого европейского домика, к которому за все время никто не подходил, и откуда вся усадьба была как на ладони.
Это была очень ловкая тактика, рассчитанная на то, что по приезде Жака и Жюльена между ними и бандитами непременно произойдет стычка и потребуется оказать помощь друзьям.
Мы уже видели, как подтвердились эти предположения и как своевременная подмога спасла Жюльена и Жака от неминуемой гибели.
Пусть уж читатель сам домыслит события, которые последовали за победой.
Ввиду признания умирающего полковника Бутлера водворение Жака в гасиенде Жаккари-Мирим не встретило никаких затруднений.
Дон Кристовао сдал ему на руки все наследство вместе с самым подробным и добросовестным отчетом.
Быстро пронеслись несколько месяцев среди живого обмена мыслями и чувствами между друзьями, среди общения, которому придавали много прелести пылкость Жюльена, добродушие братьев Перро и образованность Лопатина.
Но вот настала пора нашим диггерам возвращаться в Карибу. Они не торопились и дотянули до самого последнего срока, а затем сели в Рио на пароход, отходивший в Колон via Пернамбуко Пара Демерара, Панама и Сан-Франциско.
Для наших друзей это было первое огорчение со времени водворения в гасиенде Жаккари-Мирим.
Прощаясь, условились свидеться в будущем году. Жак и Жюльен остались вдвоем.
Прошли апрель, май и июнь. Жак, два года не видавший Европы, все чаще и чаще стал поговаривать о Франции, о Париже.
— Признайся, — сказал ему однажды, улыбаясь Жюльен, — что ты заболел тоской по родине.
— Не то чтобы совсем, а так… я бы не прочь явиться гранд-синьором в город, где всю свою жизнь прожил чернильным сиднем. Хочется насладиться Парижем богатства и знатности…
— Тебе это скоро надоест.
— О, я в этом не сомневаюсь… Главное же — мне хочется проветриться, переменить место, подышать воздухом родины. Тропический климат мне надоел.
— Ну, что же, в добрый час. Сегодня 8 июля. 15 августа отходит в Европу пароход. Готов ли ты ехать морем?
— Совершенно готов.
— Так за чем же дело стало? Через пять недель можно отправляться.
Жак героически сдержал слово. В назначенный день он сел с Жюльеном на один из великолепных пароходов трансатлантической компании. Рявкнул свисток, пароход вздрогнул и пришел в движение.
Жак с тревогою ожидал первого приступа морской болезни. Вот он почувствовал сосанье под ложечкой… нет, это не то. Это просто голод.
Девять десятых всего числа пассажиров страдали морской болезнью, а Жаку не делалось ровным счетом ничего. Даже больше того: у берегов Африки они попали в сильный шторм, продолжавшийся двенадцать дней и ночей, так что даже у Жюльена сделалась головная боль, а Жак по-прежнему исправно и с аппетитом кушал.
Наконец пароход прибыл в Гавр.
Это было 15 сентября.
Друзья приехали по железной дороге в Париж и вышли из вагона на Сен-Лазарском вокзале, который покинули ровно два года назад — день в день.
— Куда мы отсюда поедем? — спросил Жак. — В Гранд-отель или ко мне на квартиру? Ведь она осталась за мной.
— Мы поедем в Cafe-Anglais, если ты не против.
— О, нисколько, я очень рад. Там мы посмеемся, вспоминая, как ты меня похитил и в виде багажа доставил в Берлин, где я впервые очнулся путешественником…
Если есть на свете в высшей степени неприятная вещь, так это металлическое хрипение будильника, утром прерывающего сладкий, освежающий сон.
Эти резкие, непрерывно-дрожащие ноты сверлят мозг, разгоняют ласковые грезы, являя им на смену тяжелый кошмар будней.
