Константин Нефедьев - Могила Таме-Тунга
Ящерицу-дракона, сидевшую на замшелом камне, у входа, застрелили Фабиан Зуде и Фесталь. Они перескочили через нее и шагнули было к арке, как под сводом появилась человеческая фигура, четко выделяясь на темном фоне внутренности здания. Яркая, просторная одежда сверкала множеством драгоценностей. Над козырьком золотого шлема, украшенного яркими птичьими перьями, переливался огромный желтый алмаз. Тень от козырька скрывала черты этого человека, державшего в левой руке золотой, тоже унизанный самоцветами, жезл, а в правой — огромный кольт.
Зуде и Фесталь попятились назад, но тут подбежал Руи, замешкавшийся с мулами.
— Кэп! Это ты, Кэп? — радостно закричал он, бросаясь навстречу видению.
— Назад, тысяча акул и один кашалот! Я — индейский вождь, повелитель джунглей, владыка Вселенной! Каждый, кто посмеет переступить порог моего дворца, будет казнен!
— Ого-го-го, Агурто! Ну, конечно же это он! Вот здорово! Ловко же обвел нас вокруг пальца, дружище. Мы думали, что ты уже в Манаусе беседуешь со своим старым приятелем инспектором полиции сеньором Кабрильо о ценах на пеньку, а ты, оказывается, развлекаешься здесь маскарадом. Ох, и шутник, право, шутник! А ну-ка убери свою пушку, старина! Нам надо поговорить по душам, — с наигранным добродушием проговорил Фабиан Зуде, делая шаг вперед.
— Стоп! Задний ход, белокожая скотина! — направляя на трактирщика кольт, прогремел Агурто. — Вон, нечестивцы, из моих владений, или я сейчас призову своих воинов!..
— Те-те-те-те! Вы слышите, ребята, что запел наш бывший президент? Мало того, что обманул нас, прикинулся дурачком, — я, мол, раскаялся, пойду в Манаус с повинной, — так он еще смеет угрожать нам. Нет, Кэп, это нечестная игра. Между порядочными сеньорами так не принято… Руи, может, ты уговоришь своего шефа? А то ведь дело кончится для него плачевно. Ты бы подумал, Кэп! Как никак, а нас все же трое против одного, а? — выразительно играя револьвером, пригрозил Зуде.
Но Агурто не слышал трактирщика. Его глубоко запавшие, маленькие злые глаза были широко раскрыты, гневно сверкали из-под густых косматых бровей. Взор Железного Капитана был устремлен поверх голов грабителей куда-то вдаль, за стену джунглей, к вершине конусообразной горы, освещенной лучами вечернего солнца. Золотой шлем с мерцающим алмазом оттеняли снежную белизну седины, преображая это грубое, с резкими чертами, густо заросшее жесткой щетиной лицо. Сейчас, в гневе, Агурто был даже красивым. Драгоценный наряд, жезл придавали ему поистине царственный вид. Он казался выше, величественней. Если б не этот знакомый хриплый голос, не брань, его действительно можно было бы принять за могущественного вождя…
— Проклятые белокожие! Вы пришли осквернить мою усыпальницу. Знайте, это не удастся вам! Сюда движется мое непобедимое воинство. Оно уничтожит вас! Вон смотрите! — Железный Капитан вскинул драгоценный жезл в сторону горы таким царственным жестом, что трое грабителей невольно посмотрели в том направлении.
По темнеющему небосклону, толпами и в одиночку, обгоняя друг друга, плыли розовые облака, словно спеша на призыв своего вождя — безумного Агурто.
— Капитан, ты ли это? Да ты не узнаешь меня, что ли? Это же я, Руи, твой старый мателот… Он свихнулся, бедняга! — прошептал Руи и шагнул к Агурто, чтобы заключить его в свои объятия. Железный Капитан отступил, гордо повернул к нему голову и, вскинув кольт, нажал крючок. Послышался щелчок, а выстрела не произошло: кольт был без патронов.
— Ах, ты так встречаешь друзей, старая обезьяна! — вскинулся Фабиан Зуде, хватаясь за револьвер.
— Стой, не стреляй, Фаб! — закричал Руи, но было уже поздно. Самозванный властитель Вселенной, он же Леми Диаш, он же Железный Капитан, он же Агурто, что значит, акула — схватился грудь. Ноги его подкосились, и он упал на труп Священной ящерицы — Хранительницы Великих Тайн.
Еще его грешная душа не успела покинуть тело, как Зуде и Фесталь бросились на него и стали сдирать с умирающего драгоценности. Агурто устремил свой потухающий взор на небо, к вершине горы, пламенеющей в лучах заката. Что видел он там?
Брата Миранду, сумевшего перебороть в себе ненависть? Или закованных в кандалы индейцев, которых он продавал в рабство владельцам каучуковых плантаций? Или, может, прошлое стерлось в его помутившемся разуме, и властителю Вселенной сейчас виделись его храбрые воины, бегущие вперед с луками, копьями, палицами: они спешили на помощь своему владыке…
Блики заката упали на потускневшие глаза Агурто, и казалось, что зажгли их: они засветились словно два раскаленных угля. Это было так страшно, что даже видавший виды Руи закрыл лицо руками. Из оцепенения его вывел крик Фабиана Зуде:
— Вы, что же, ваше святейшество, никак собираетесь оплакивать эту падаль? — указал он дулом револьвера на труп Агурто и затем вскинул револьвер на Руи. — А ну-ка, сволочь, живо давай сюда мешок, если не хочешь отправиться вдогонку за Капитаном! Фесталь, на всякий случай, забери-ка у него оружие!
Дух Руи надломился. Он беспрекословно отдал револьвер и подчинился приказу трактирщика.
Солнце зашло. Вершины деревьев, обрамлявших поляну, еще пламенели багрянцем, а внизу ночь уже торопливо затушевывала очертания предметов. Казалось, сама земля излучает темноту, чтобы поскорее скрыть от неба картину отвратительного мародерства.
Трясущимися от алчности руками Зуде и Фесталь засовывали в мешок усыпанные самоцветами пряжки, браслеты, нагрудники, сорванные с Агурто, при этом не спуская друг с друга глаз, как бы компаньон не вздумал утаить какую-нибудь драгоценность. Они пытались растоптать тяжелыми башмаками, расплющить шлем, но тщетно. Шлем легко пружинил, изгибался и снова так же легко выпрямлялся; ни одна царапина не оставалась на его матовой поверхности. Не удалось грабителям и выковырять алмаз: камень плотно сидел в металле, будто был отлит вместе со шлемом.
Угрожая револьвером, Фабиан Зуде заставил Руи взять в одну руку мешок, а в другую зажженный факел и входить в храм первым. Руи сделал три-четыре шага и остановился, стараясь различить что-либо в плотной, почти осязаемой темноте.
Сюда, внутрь храма, не проникали шумы джунглей. Руи были слышны лишь треск горящего факела да тяжелое прерывистое дыхание конвоиров за спиной.
Трепетный свет факела вырвал из мрака силуэт какого-то сооружения, возвышавшегося прямо против входа. Руи оно показалось закругленным внизу форштевнем океанского корабля, стоявшего на стапелях. От подножия, по обеим сторонам «стапелей» — мраморного постамента, высотой в полтора человеческих роста, — и выше, вдоль плавных обводов «корабля», вели широкие, сужающиеся кверху лестницы. На их ступенях стояли светильники — слегка вогнутые чаши на высоких тонких витых ножках, из такого же золотистого металла. В чашах была налита какая-то темная жидкость.
