Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и золото шаманов
– Лады. – Корефан пожал руку. – Не прощаемся.
Я выбрался из «Волги», перешел дорогу и побрел, засунув руки в карманы куртки. За моей спиной Слава лихо развернулся и погнал к жене и уюту. Другану можно было только позавидовать. У меня не было ни уюта, ни верно ждущей возле очага супруги. Маринка залечивала душевные раны под родительской опекой, так что ждать меня могла…
Только Ирка!
«Кому ж еще встречаться, как не нам?!»
Я даже остановился. Почему бы не пойти к ней? Правда, там ее мамаша, но нам не впервой. Отчего-то вспомнился кабачок, который Маринка хотела оставить на развод, а я не позволил. Развод! Я отчаянно не хотел потерять Маринку снова. Неужели Кутх прав и я действительно проклят? Нет, хватит с меня Ирки! Эта женщина-загадка может основательно загадить всю мою жизнь.
Стиснув зубы, я зашагал к своему парадному. Пусть меня никто не ждет, но безумным гулянкам надо положить конец, пока в самом деле до развода не дошло. К тому же какие могут быть гулянки, когда дел еще полно и устал как собака.
Занятый своими мыслями, я слишком поздно сообразил, что за мной идет охота. Когда от стены отделилась неуклюжая тень, я шарахнулся, но было поздно. Когтистая лапа вцепилась в левый рукав. Я рванулся и потащил за собой то, что недавно было Андреем Николаевичем Лепяго. Он дернул меня обратно и зарычал. В лицо пахнуло смрадом забродившего в желудке мяса, перемешанного с тухлой кровью.
– Этого ты хотел?! – В отчаянии выхватил я Сучий нож. – Этого?! Так на, сука, на!
И дважды что было силы саданул упыря в горло. Клинок с противным треском протыкал куртку и вонзался в шею. Неглубоко, до Лепяго еще надо было дотянуться, но я попадал. То ли от неожиданности, то ли чтобы схватить вожделенный нож, уньрки выпустил рукав и лапнул перед моим лицом воздух.
– На! – Я рубанул по пальцам и отскочил.
Уньрки взвыл и бросился на меня. Я врезал ему ногой в живот. Ботинок утонул в мягком, но Лепяго только хрипло выдохнул и попытался поймать ногу. Пальцы скользнули по штанине. Чудом вывернувшись, я отпрыгнул и выхватил из-под куртки ТТ.
– Сдохни, тварь! – Я выпустил пулю ему в грудь и три в ноги.
Лепяго упал, но тут же начал подниматься. Я добавил еще пару в колени, свалив уньрки, и побежал от него по двору.
Вот Иркин подъезд! В отличие от моего, здесь работал кодовый замок. Я вдавил кнопки, влетел в парадняк и захлопнул за собой дверь. Подергал – заперто! – и помчался вверх по лестнице. Вот ее квартира. Нож и волыну в карман! Звонок.
– Ждала? – спросил я, задыхаясь и блестя глазами.
Ирка опешила и только кивнула.
Вопреки моральным устремлениям, ночевать у любовницы уже входило в мою привычку. Цыганское проклятие продолжало работать.
* * *
В квартире Вадика было светло и холодно. Шторы оказались раздернуты, инсектарий пуст.
– Я выпустил всех бабочек, – опережая предсказуемый вопрос, сообщил Гольдберг. – Все равно уцелели самые невзрачные. До заморозков далеко, пусть воле радуются, пока птицы не склюют.
– Чем ты теперь заниматься будешь?
– Антиквариатом. Давид меня давно приглашал влиться в бизнес.
Оплот свободолюбивых Гольдбергов пал.
– Давай делом заниматься, раз пришел. Давид мне муфель вчера подогнал со всеми причиндалами.
– Пробки не полетят?
– Не должны. Я спрашивал. Говорит, не сильно мощная печка, на 1,8 киловатта, специально для двухфазной розетки, металлы в домашних условиях обрабатывать. Как думаешь, справимся?
– Тебе виднее, ты у нас мастер пули отливать.
Об этом хобби я узнал вчера от Давида Яковлевича, когда обсуждали под руководством Кутха охоту на уньрки.
Страстный коллекционер диковинных револьверов, Вадик был любителем бабахинга и давно освоил перезарядку стреляных гильз. В свете открывшихся знаний, мои ухищрения с экономией боезапаса к мокрому «Удару» показались дремучей наивностью. Если Вадик успешно изготавливал пули для своих «кольтов», что ему стоило снарядить укороченный патрон заурядного тридцать второго калибра! Впрочем, теперь я был рад, что задача упростилась. Это было довольно важным фактором в затеянном нами рисковом предприятии.
– Показывай, что принес, – по-хозяйски распорядился Вадик, когда мы переместились на кухню, неопрятную, испещренную следами работы с расплавленным металлом. Повсюду на полу, на столе и даже отчего-то на буфете виднелись подпалины. Кухней много и лениво пользовались и никогда не мыли.
На расчищенном от хлама древнем монументальном столе гордо возвышалась на кирпичах грязноватая электрическая лабораторная печь.
– Вот, все нажитое непосильным трудом. – Я достал из куртки увесистый брезентовый мешочек, дернул шнурок, распустил устьице и вывалил на березовую столешницу предметы из серебра.
Здесь было на что посмотреть не особенно взыскательному коллекционеру. Я принес в жертву всякий хлам, раскопанный давным-давно, но так и не сбытый по причине убогого состояния. Серебряный лом стоит гроши, и я предпочел оставить его себе, не ожидая извлечь уже никакой выгоды. Просто ради воспоминаний о счастливых днях, проведенных в поиске, о радости удачливого копателя, когда нет предела восторгу от пустяковой находки.
А теперь я хотел переплавить все это в смертоносные слитки.
– Не густо. – Вадик с презрением разглядывал материальные доказательства моего кладоискательского успеха, для него они были всего лишь бесформенными кусочками почерневшего серебра. Сырье для тигля.
– Сколько есть, – сухо ответил я.
– Придется пару ложек добавить.
Вадик скрипнул ящиком дубового буфета, выложил на стол темные чайные ложечки.
– Остались от деда, – легкомысленно сообщил он. – Будем их рубить и добавлять по мере надобности, ложек много. Как ты думаешь, сгодятся ложки?
– Кутх сказал, что сгодится любое серебро.
– Тогда держи. – Вадик присел на корточки, раскрыл нижние дверцы буфета и стал подавать инструмент. У него там хранилось оборудования на целую мастерскую. – Надо было Давида растрясти, у него этого серебра вагон.
– Спрашивали вчера, сказал, что накануне запродал большую партию.
– Это он тебе так говорит, – Вадик хихикнул. – А мне сказал, что ты принесешь.
Первым делом мы постелили на стол толстый асбестовый лист. Гольдберг водрузил на него тяжелый керамический стакан с широкой закраиной – тигель. Выложил специальные щипцы.
– Сделаем первую плавку с твоим материалом, а потом по мере надобности ложек настрижем, – решил он, включая муфельную печь. – Засыпай.
Я побросал свои находки в стакан. Вадик поставил тигель в печь, закрыл массивную дверцу.
– Серебро плавится при девятистах шестидесяти градусах, у нас тут максимум тысяча сто, – сказал он, выставляя температуру. – Пускай раскочегарится, а мы пока чаю попьем. Или тебе кофе?
