Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи
Он совсем немного прошел, когда наткнулся на заячью тропу. Чуть дальше виднелись еще тропы. Атувье обрадовался. За последние дни он видел очень мало следов длинноухих, а здесь они натоптали так, будто олени паслись. «Надо сделать из ремня чаута две или три петли и посторожить. Надо ночевать здесь»,—решил он. Что-то заставило его оглянуться. Он чувствовал затылком чей-то взгляд. Обернулся и впервые в своей жизни грязно выругался — по его следу шла копэй.
— Эй ты, мешок с дерьмом! Убирайся прочь. Убирайся! — вскричал он.
Копэй остановилась, но убираться не собиралась. Она словно знала, что у этого большого человека пустой желудок и у него нет гремящей палки.
Злость на пакостницу взбудоражила кровь, прибавила сил. Злость всегда прибавляет силы и храбрости.
Атувье приметил среди кустарников толстое дерево и решил возле него устроить ночевку. Подойдя к дереву, он замер, потом радостно вскрикнул — возле дерева чернело кострище, а вокруг него... следы человека! Не веря глазам, нагнулся, потрогал угли, погладил след, припорошенный легкими узорчатыми снежинками. «Охотник приходил сюда вчера и поставил где-то петли на длинноухих. Значит, рядом... жилье. На длинноухих петли ставят рядом с чумом или ярангой»,— определил Атувье. Он выпрямился. Тальник и следы почему-то стали расплываться, размазываться. Богатырь Атувье плакал. Сын Ивигина плакал только в младенчестве, но того времени он не помнил. Это были его первые слезы, и он поспешил поскорее стереть непрошеную, непростительную для мужчины мокроту. Оленные люди не плачут. Вытерев слезы, он оглянулся, боясь увидеть свидетелей своей слабости.
Свидетель был — с вершины одинокого тальника сорвалась сорока и, застрекотав, перелетела поближе и без боязни уставилась на него.
«Проклятая трещотка»,—подумал Атувье и пошел в самую чащобу. Так желавший встречи с человеком, он вдруг испугался этой встречи. Такое с ним уже было, когда он вместе с волком подходил к стойбищу Каиль. Недаром боялся — люди с позором прогнали его. Стойбище его предков далеко отсюда, но в стране чаучу добрые и недобрые новости и слухи прилетают на хвостах сорок и ворон даже в одинокие яранги, через сопки и леса. Кто знает, может быть, и в этих краях знают о сыне Ивигина, который жил с волками. Сын Ивигина, к его несчастью, слишком приметен. Мало таких высоких людей по берегам Апуки, как он. Кто знает, может, охотник, который наверняка поставил здесь петли на длинноухих, увидев его, догадается, кто пришел в тальник... Однако и скитаться по незнакомым местам с чаутом и ножом плохо. Из чаута можно сделать петли на длинноухих, но тогда надо искать другие места их кормежек. Сколько придется искать? Зайцы не мыши. Это мыши живут везде, а длинноухие... Как и лисиц, длинноухих часто поражает мор: в одном месте их много, в другом — совсем нет. «Надо дождаться охотника. А... если отнять у него ружье и патроны? С ружьем не пропадешь. В горах баранов много, внизу куропаток стрелять можно. С ружьем не страшен и медведь,— размышлял Атувье и вдруг ударил кулаком по коленке: — Зачем так думаю?! Если я такое сделаю, меня покарают духи и проклянут все-все чаучу и береговые люди чавчувены. И Тынаку проклянет, и сын Тавтык, когда вырастет, будет стыдиться своего отца. Отнять ружье — это хуже, чем украсть чужих оленей. Люди меня везде найдут и убьют как бешеного волка. Нет, лучше я выслежу, куда пойдет охотник, выслежу его жилье, а потом...»
Что он станет делать потом, Атувье так и не решил.
Пошел снег. Сонные пушистые хлопья падали на белую землю, укрывая следы оленного человека Атувье.
Голод снова напомнил о себе. Атувье отрезал еще кусок чаута. Ремень пах рыбьим жиром. Лахтак — зверь рыбный.
Снег валил недолго, ветер прогнал хмурое «стадо» облаков, выглянуло солнце.
Атувье, прислонясь спиной к высокому щербатому пню упавшего от старости дерева, терпеливо ожидал охотника.
И он увидел его. Из распадка сначала выскочила черно-белая собака, за ней на лыжах выкатил человек. За спиной у человека было ружье. Атувье поднялся. Сколько ждал он этого дня! Он увидел человека! Охотник шел прямо на него, видимо, направляясь к толстому дереву, возле которого он разводил костер. Атувье растерялся, затем спрятался за пень.
Все ближе и ближе подходил человек. Атувье не знал, что делать. Как назло, ветер тянул в сторону охотника и собаки.
У собаки был хороший нос. Она вдруг остановилась, вытянула шею, ловя запахи. Запах кухлянки и торбасов долетал до нее. Едва охотник приблизился к ней, как она сорвалась и махами бросилась вперед, к Атувье! Хозяин что-то крикнул ей вслед, но она даже не оглянулась. Это была очень хорошая собака-охотница. В ее жилах текла кровь сибирской лайки и волка. Вувун, ее хозяин, это знал и потому, пройдя еще немного, остановился, поправил ремень карабина: Амка зря не побежит так далеко. Она любит гонять зайцев, но сейчас учуяла не зайца. Может, в тальнике затаился медведь-шатун. О, это плохие люди, медведи-шатуны. Совсем плохие.
Амка встала совсем недалеко от притаившегося Атувье, и вдруг Долина зайцев огласилась ее тревожным, басовитым лаем.
Вувун сдернул карабин, клацнул затвором и пошел рядом со следом собаки.
Атувье встал. Амка от неожиданности и страха отпрянула в сторону и залаяла еще громче. Атувье смотрел на приближавшегося охотника. Когда тот подошел ближе, Атувье поднял правую руку и громко сказал:
— Амто!
Невысокий крепыш Вувун, испуганно глядя на огромного человека, выросшего из сугроба, остановился и еле слышно ответил:
— Амто.
Собака зарычала.
— Амка! — крикнул Вувун, и собака успокоилась. Она хорошо знала все интонации голоса хозяина и понимала его даже тогда, когда он только называл ее имя. Вувун, видя, что безоружный большой человек с длинными волосами, в изодранной кухлянке, с кротким видом ждет его приближения, осмелел. Закинув карабин за плечо, подошел к Атувье.
Надо было начинать разговор, но хозяину не пристало первому задавать вопросы гостю. И хотя Вувун встретил незнакомца на охотничьей тропе, а не в яранге-чуме, он все равно сейчас считал себя хозяином, поскольку за сопкой из-за которой он вышел, стояла яранга Килькута. Вувун жил в яранге Килькута, он отрабатывал за невесту — дочь Килькута.
