Сергей Алексеев - Сокровища Валькирии. Правда и вымысел
– На тот свет!
Странностей и недомолвок уже было столько, что спрашивать и уточнять не имело смысла. Наконец-то я определил, куда он ведет – к скалистому, уступчатому «амфитеатру», будто ножом вырезанному в склоне горы. Кстати, отличное место для засады, один стрелок наверху может держать под прицелом всю «арену», и если выйдешь на нее, назад не убежишь.
Мы перестали делать петли и шли теперь почти прямо, огибая непроходимые места, и чекист все время поглядывал в небо, на солнце, а я в его затылок, что было еще хуже, чем идти след в след – не видно, что под ногами. И кажется, поспели: ведущий переступил ручей, вытекающий из «амфитеатра», вскарабкался по замерзшей, обледенелой от воды осыпи и встал возле скалы. Я остался внизу, шаря взглядом по верхам: вроде все тихо, везде лежит нетронутый снег, и если кто-то засел на «галерке», то по чернотропу. А чекист стоял спиной к скале и смотрел на солнце через пальцы рук, соединенные подушечками, как иногда, балуясь или познавая мир, смотрят дети.
– Подойди сюда, – спустя минуту и уже без прежней жесткости попросил он. – Я обещал тебя отблагодарить, если успеем к зениту.
– И дал слово стражника! – напомнил я.
– Ты же золотом не возьмешь?
– С тебя не возьму.
– Тогда пошли со мной!
Ручей под скалами вдруг запарил, вспенился, будто вскипел, и пока я забирался по осыпи на четвереньках, что-то упустил, не узрел. Когда же поднялся к скале, из-под которой хлестала горячая вода, заметил в белом облаке лишь ссутуленную спину ведущего.
– Скорее!
Я прыгнул в обжигающую воду – достала пояса! – нырнул в парное, влажное тепло и через несколько секунд почувствовал, что мы находимся в замкнутом пространстве…
Taken: , 1Копи
После солнечного удара возле Манараги, когда я нашел ключ к языку и легко открывал слова, вдруг как на стену натолкнулся, проговорив вслух слово ЧУДО. Орех оказался настолько крепким, что зубы ломал, а делать нечего, положил в рот – надо грызть.
Все чудесное всегда было необычным, в религиозных обрядах связывалось с проявлением божественного, потому обыкновенная икона становилась чудотворной, неистовые монахи-молельники объявлялись святыми за способности творить чудо (и не только Николай Чудотворец), ароматная смола тропических деревьев (мирра) – чудодейственной. В светском же понимании это слово обладало более широким диапазоном значений. От смешного, несерьезного чудака, до высшей степени превосходства – чего-либо чудесного (вечера, обеда, цветов и т.д.), но по нормам русского языка никогда нельзя использовать его в уничижительном, отрицательном смысле. Если, например, с некоторыми, тоже табуированными словами, отрицательное довольно просто сочетается и усиливает его смысл («я ужасно люблю цветы»), то «чудо» этого не терпит и выражение «страшно чудесный вечер» звучит нелепо. Оно, как и солнце, среднего, божественного рода, не требует никакой помощи, усиления, дополнительного уточнения, ибо настолько самодостаточно и самоценно, что вообще выбивается из общего ряда понятийных слов.
ЧУДО, одним словом!
Открывать его я начал с конца. Окончание О явно привнесено окающими племенами, потому неустойчиво, безударно, а его древнее звучание – ЧУДА (так же, как ЛАДА – ЛАДО). Не исчезающий никогда знак Д определенно высвечивал действие – даждь, дать, давать, – что особенно подчеркивалось в привычном (и тавтологическом) словосочетании «ждать чуда».
Но что такое неизменное ЧУ? Что ждали наши далекие предки? Некого божественного проявления, благодати?
ЧУ! – возглас, означающий «внимание», правда, сейчас уже почти забытый. Произносили, когда хотели остановить кого-то, заставить прислушаться, присмотреться – внимать. «Чу! Соловей где-то свищет…»
Ждали божественного внимания? Как-то уж слишком неясно для такого конкретного и сильного слова.
ЧУВСТВА – слово сложное и по составу и по смыслу, напластовано в нем много чего, и поэтому следует взять лишь первую, более древнюю часть, хорошо выраженную в глагольной форме ЧУЯТЬ. И это уже кое-что!
ЯТЬ, ЯТИ, ПОЯТЬ – брать, взять. То есть, загадочное ЧУ можно не только давать, но и брать, принимать. Однако налицо слишком расплывчатый, двойственный смысл, поскольку чуять можно запах, опасность, радость, тепло и вообще все, что может воспринимать человек органами обоняния, осязания, собственно, чувствами. То есть, совокупностью ума и сердца и еще такой тонкой материей, как предчувствием, то есть, способностью или даром предугадывать события.
ЧУР – ЧУР меня! Оберег, который потом был подменен и вытеснен христианским «свят-свят». Всякий оберег имеет жесткую основу словосочетания, поскольку обладает магической сутью, которая может быть утрачена даже от механической перестановки знаков.
И опять приходится подбираться с конца, ибо знак Р – обозначение божественного света, солнца, что хорошо видно в глаголе чуРАться (такая уж у него участь, у глагола, открывать истину). ЧУРАТЬСЯ в современном понимании, открещиваться, обходить стороной или даже брезговать, но в том, древнем понимании – «ЧУР-ЧУР меня!» звучит призыв к некому ЧУРУ с просьбой о защите, слышится «укрой-укрой меня, спаси-спаси меня». Тут и приходит на память любопытное и такое знакомое слово ЧУРКА, производное от малоупотребительного ЧУРА.
Нынешняя уменьшительная форма ЧУРКА – отпиленная часть бревна определенного размера, в переносном значении, неподвижный, ничего не слышащий, молчащий, но все видящий человек: «сидит, как чурка», «чурка с глазами». И это как раз подсказывает древнее понятие – изображение идола, деревянная скульптура божества-защитника, заступника ЧУРА.
Отрицательный смысл вложен в период христианизации, как и во все «идолища поганые».
Тут же, пожалуй, можно обратиться к слову ЧУБ, где знак Б есть бог. Сам чуб – это хохол, оселедец, оставленный на теменной части головы, имеет очень древнее происхождение и, скорее всего, является опознавательным знаком, ритуальной принадлежностью высших, посвященных, а точнее, просвещенных жрецов, так как волосы или КОСМЫ всегда ассоциировались с лучами, потоками небесного света. Итак, в ЧУ существует божественное начало, призванное оберегать, защищать, спасать и просвещать, но и этого пока мало, чтобы отомкнуть ЧУДО.
Потом я попробовал снять пыль времен со слов, образованных на основе ЧУ и имеющих отрицательное значение.
ЧУМА – первое, что приходит в голову. М – знак смерти, и получается, что ЧУ не бессмертно, как все божественное, и может погибнуть! Чумой называли многие болезни, связанные с расстройством нервного и психического состояния, и потому говорили «зачумленный человек», «ты что, очумел?» Вероятно, отсюда и возник ЧУМ (слово абсолютно русского происхождения), наспех построенное жилище для тех соплеменников, в ком умерло ЧУ. (Кто бывал в чумах северных народов, тот знает, что обычному человеку там жить невозможно). То есть, утративших таинственное ЧУ изолировали от общества! Но психические, нервные болезни – это всегда индивидуальное, личностное, значит ЧУ погибает в конкретном человеке, а не вообще.
