Уилбур Смит - Взгляд тигра
– Пойду принесу Анджело, – пробормотал он. Я на него уставился, и он пояснил: – Не оставлять же парня одного. Тоже небось хотел бы лежать поближе к своим, по-христиански.
Чабби подыскал подходящий кусок парусины и растворился в сгущающихся сумерках.
Я пошел в пещеру, разбудил Шерри, дал ей две таблетки кодеина, закутал в свою фуфайку, и мы отправились на берег. В темноте приходилось в одной руке держать фонарик, а другой поддерживать Шерри. У вельбота я в нерешительности остановился – что-то показалось не так.
Что именно, стало понятно, когда луч света упал на лодку, – карабин исчез. У меня похолодело внутри.
– Шерри, – торопливо зашептал я, – ложись и не вставай, пока не скажу.
Она тут же опустилась на песок рядом с вельботом, а я лихорадочно огляделся в поисках какого-нибудь оружия. Пришла мысль о пневматическом подводном ружье, но оно лежало под канистрами. Нож так и остался в стволе дерева в пальмовой роще – только сейчас о нем вспомнил. В ящике с инструментом есть гаечный ключ, может…
– Не ломай голову, Гарри, винтовка у меня, – раздался низкий хриплый голос за моей спиной. – Не оборачивайся и не делай глупостей.
Должно быть, забрав карабин, неизвестный спрятался в роще, а теперь неслышно подкрался сзади. Я застыл на месте.
– Не оглядываясь, бросай мне фонарь – через плечо.
Я выполнил приказание. Под ногой неизвестного скрипнул песок – похоже, он поднял фонарик.
– Теперь повернись – медленно.
Ослепляющий луч ударил в глаза, за ним смутно маячила непомерно огромная туша.
– Хорошо искупался, Сулейман?
На нем не было ничего, кроме белых трусов; чудовищное брюхо и толстые, бесформенные ноги влажно поблескивали, отражая свет фонаря.
– Твои шутки, Гарри, вызывают аллергию, – заговорил он низким, великолепно поставленным голосом.
Я запоздало вспомнил, какими проворными становятся в соленой морской воде толстяки. Тем не менее, даже если ему помогал прилив, Сулейман Дада проявил нечеловеческую силу и выдержку – он не только уцелел при взрыве, но и проплыл две мили в неспокойной воде. Вряд ли кто из его людей оказался на такое способен.
– Думаю, начать стоит с живота, – продолжал Сулейман. Ложу винтовки он опустил на локтевой сгиб левой руки, которой направлял мне в лицо луч фонарика. – Говорят, там больнее всего.
Воцарилось молчание. Сулейман Дада дышал тяжело, с астматическим присвистом, а я пытался придумать, как отвлечь его внимание и перехватить ствол карабина.
– Умолять меня на коленях о пощаде ты, конечно, не желаешь? – куражился он.
– Пошел ты в задницу!
– Так я и думал. Жаль, доставил бы мне удовольствие. А девушка, Гарри? Разве она не стоит того, чтобы немного поступиться гордостью?
Предательский скрип песка под ногами выдал приближение Чабби, понимавшего, что невозможно пересечь открытый берег незамеченным и что его атака обречена на неудачу. Тем не менее он попытался отвлечь внимание Сулеймана. Выскочив из темноты, Чабби бросился к противнику сзади, и его не остановила даже наведенная Сулейманом винтовка. Прогремел выстрел, из дула вырвалось пламя, но я уже преодолел половину расстояния, отделявшего меня от черной громадины. Чабби упал, и Сулейман начал поворачивать карабин в мою сторону.
Я проскочил впритирку к наставленному на меня стволу и с разбега врезался плечом в Сулеймана, рассчитывая проломить грудную клетку, как случается в автокатастрофах. Однако силу удара поглотил толстый слой жира – словно я наткнулся на пуховую перину. Сулейман отступил, выронил винтовку, но устоял на толстых, как бревна, ногах. Я оказался в его медвежьих объятиях.
Он оторвал меня от земли, притянул к необъятной мягкой груди и держал на весу, сковав руки по бокам. Ноги беспомощно болтались в воздухе; не имея опоры, я не мог противостоять Сулейману, его весу и силе – беспредельной и непреодолимой, как мощь океанских волн.
Все попытки вырваться ни к чему не вели. Удары коленями, не причиняя вреда, тонули в пухлом теле – он не обращал на них внимания. Обхватившие меня руки постепенно сжимались, как кольца питона, и вполне могли раздавить. В панике я изворачивался, отбивался изо всех сил, но безрезультатно. Тяжело, со свистом дыша, Сулейман клонился вперед, напирал огромными плечами, выгибая мне спину дугой и грозя сломать позвоночник.
Откинув назад голову, я вытянул шею и с отчаяния вцепился зубами в широкий, плоский нос, прокусив кожу и хрящи. Рот наполнился теплой, солоноватой, с металлическим привкусом, кровью. Как натравленный на быка бульдог, я рвал и трепал уязвимое место, не выпуская его из стиснутых челюстей.
Противник взревел от боли и ослабил хватку. Я высвободил руки, вывернулся, обеими ногами твердо стал на песок и подставил бедро для броска. Падая на спину, Дада оставил у меня в зубах кусок живой плоти, который я с отвращением выплюнул. Теплая кровь стекала по подбородку – я с трудом удержался от искушения ее стереть.
Сулейман Дада лежал на спине, словно выброшенная на берег исполинская черная лягушка. Я прыгнул на него, целясь согнутым коленом в горло. С проворством кобры он прикрылся обеими руками, и, обрушившись сверху, я снова попал в тиски толстых черных лапищ. Сцепившись, мы скатились в теплую мелкую воду лагуны.
Сулейман ревел от боли и бешенства, кровь бежала из изуродованного носа. Теперь все решало весовое преимущество. Гигант подмял меня под себя и, навалившись чудовищной тушей, удерживал мне голову под водой.
Я тонул – легкие вспыхнули огнем, от нехватки кислорода заполыхало в глазах. Сил почти не осталось, сознание затуманилось, готовое вот-вот отключиться.
Раздался далекий, глухой хлопок выстрела. Сулейман Дада дернулся, замер, и тяжелое тело безвольно сползло с меня.
Откашливаясь и ловя ртом воздух, я с трудом поднялся – стекавшие с волос ручьи заливали глаза. В луче валявшегося на берегу фонарика испуганная Шерри сжимала карабин в забинтованной руке. Рядом со мной, лицом вниз, покачивался на воде полуголый Сулейман Дада, словно выброшенный на мелководье дельфин. Побледневшая Шерри пришла в ужас от своего поступка.
– Боже, – прошептала она, – я убила его.
– Можешь гордиться, – выдохнул я и, спотыкаясь, пошел к месту, где лежал Чабби.
Он пытался сесть, но не получалось.
– Не напрягайся, Чабби, – остановил его я, поднял фонарик и расстегнул окровавленную рубашку на широкой коричневой груди.
Пуля задела легкое – при каждом вдохе и выдохе над темным входным отверстием пенились пузырьки. Я видел немало пулевых ранений, достаточно в них разбирался и знал, что дела плохи.
Чабби пристально вглядывался мне в лицо.
– Ну что там? Мне не больно.
