Василий Ефименко - Ветер богов
Разговор японца-следователя и американца-контрразведчика носил довольно откровенный характер.
Контрразведчик принял своего коллегу сухо и насмешливо:
— Так каких же результатов добилась хваленая японская полиция?
— К сожалению, — невозмутимо ответит следователь, — пока похвастать нечем. Случай очень серьезный и трудный.
— Такой уж трудный? Просто ваша полиция неумело работает, — пренебрежительно взглянул на собеседника контрразведчик. — Вам бы не мешало поучиться у нас. Вы отстали во всех сферах государственной организации.
— Возможно, — согласился японец. — Но, простите, у ФБР нераскрытых преступлений больше, чем у нашей полиции. Группа наших высших работников уже ездила обмениваться опытом в вашу великую страну, куда её любезно пригласили. В результате подразделения нашей полиции вооружили дубинками и бомбами со слезоточивым газом. Это, конечно, более современно…
Контрразведчик решил, что лучше перейти на деловой тон:
— Ближе к делу. Что же вам удалось выяснить?
Следователь не спеша раскрыл папку и достал пачку исписанных листков.
— Я уже имел честь доложить, что случай трудный. Если бы пострадал другой офицер, задача была бы проще.
— Почему? Говорите, не стесняясь. Мы коллеги! — заинтересовался контрразведчик.
Следователь передал листки собеседнику.
— Вот список инцидентов, во время которых некоторые местные жители имели, простите, неосторожность попасться на глаза господину лейтенанту.
Контрразведчик внимательно прочитал листки и присвистнул. «Ну, натворил парень, — мысленно сказал он сам себе. — Как это его раньше не угробили?..»
— А вот последний случай, — ткнул он пальцем в список. — Эта женщина…
— Она умерла, — спокойно ответил следователь.
— Странно! Мы ничего не знали.
— Я констатировал, — чуть улыбнулся следователь, — что это результат неосторожности самой пострадавшей.
— Вы поступили умно, — согласился американец.
— Возможно. Правда, её похороны были необычно многолюдными, и боюсь, что местные жители не совсем согласились с моим заключением. К счастью, этот случай пока не попал в газеты, но никто не гарантирован…
— Ваши газеты слишком любопытны и болтливы?
Следователь тонко улыбнулся.
— Согласен. Раньше, — подчеркнул он, — они были более дисциплинированны.
«Умный, бестия, — подумал контрразведчик с уважением. — Сами виноваты, слишком много воли дали им с самого начала».
— Господина лейтенанта, — продолжал спокойно японец, — во всей округе называли, — простите, это не я выдумал, — «Бешеной обезьяной».
— Обезьяной? Почему?
— У него на стекле «джипа» висела обезьянка, ну её и приметили. Я расследовал несколько линий, — продолжал он сухо. — Естественно, в первую очередь проверил родственников последней пострадавшей, тем более, что её муж камикадзе, а они отчаянные парни! Полное алиби! Проверил ряд других версий, но… Разрешите курить?
— Пожалуйста! — протянул контрразведчик пачку сигарет и зажигалку.
Следователь не спеша закурил и, глядя в глаза собеседнику, продолжал:
— Я буду откровенен. Мне кажется, что не в интересах американского командования, не в интересах местных властей поднимать шум о прискорбном случае с господином лейтенантом Дело в том, что материалы, которые я собрал о господине лейтенанте, может легко собрать любой репортер, особенно из коммунистической газеты, — подчеркнул он. — Да и остальные ради сенсации могут клюнуть на это дело. Вы меня понимаете?
«Совсем не глуп», — окончательно решил контрразведчик и убежденным тоном произнес:
— Да, это типичное уголовное происшествие. Очевидно, какие-либо проезжие гастролеры.
— Вы так доложите своему командованию?
— Конечно, — поднялся контрразведчик. — А эти материалы, — показал он на листки, — я оставлю у себя.
— Пожалуйста. У меня есть копия. Простите за беспокойство.
— Рад был познакомиться, — подал на этот раз руку контрразведчик.
Глава четвертая
Уныние прочно осело в семье Эдано. Дед снова стал суеверным и без конца твердил молитвы, заклинания, которые, по его мнению, только и могли оградить их дом от новых бед.
Старик ещё более осунулся, стал суетливым, и в голову Ичиро приходила горькая мысль, что и жизнь другого любимого человека подходит к своей предельной черте.
Сам он тяжело перенес смерть жены. Стал молчаливее, угрюмее. Механически ел дома, что ему предлагали, соглашался с любым предложением деда, Акисады. Он и сам понимал, что усугубляет уныние, воцарившееся в его семье, но ничего не мог с собой поделать. Он узнал, почему к нему приезжал следователь, и догадался о причинах нападения на лейтенанта Майлза. И ему стало ещё горше — даже за смерть жены отплатили другие.
Ичиро понимал, что избили Майлза его друзья. Кому же ещё? Он был уверен, непременным участником был Сатоки. Ведь недаром тот просил его тогда побыть в субботу у старосты. Но ни Сатоки, ни Акисада не обмолвились ни словом.
Вскоре из Кобэ возвратился Оданака. Рассказав о своем посещении профсоюзного комитета префектуры и о том, что скоро к ним приедет представитель центрального комитета, чтобы оформить профсоюзную организацию и у них, Оданака, не предъявляя никому обвинений, осудил нападение на Майлза.
— Мы не должны давать никаких поводов для провокаций, — жестко закончил он. — Реакция и американцы используют каждую оплошность, способны на любую подлость, чтобы подорвать наше единство. Вот в сегодняшних газетах опубликовано сообщение о «деле Мацукава». Вы, очевидно, уже знаете? После крушения около станции Мацукава, которое несомненно инспирировано, арестовано двадцать активистов из профсоюза железнодорожников. Смотрите, какую свистопляску устроили вокруг этого реакционные газеты. Как по команде. Разве это случайно? Кто может гарантировать, что в наши ряды не проникнут шпики и провокаторы?.. А тут расправа с Майлзом. Хорошо, если в ней виноваты уголовники. Разве дело только в этом лейтенанте? Вы же сами прекрасно все понимаете.
По дороге домой Оданака, прощаясь с Эдано, признался:
— Я снова в партии. Приняли… Поверьте, мне было стыдно: рекомендации дали те, кого я покинул в своё время. Поэтому я так долго не решался… И уверен — не долго я буду одинок теперь. Не так ли?
— Конечно, — согласился Ичиро. — Вы ведь не один. У нас много достойных товарищей.
— А вы?
— Я? — смутился Ичиро. — Разве может идти речь обо мне?..
