Геннадий Гусаченко - Жизнь-река
Какое–то время лежал в обмороке после удара. Очнулся — не мог понять, где я, что со мной. Увидел недостроенный дом перед собой, вспомнил: толкался на срубе новой избы. Попятился в забывчивости, споткнулся о бревно, опрокинулся навзничь и улетел вниз, на моховую подстилку. В голове долго шумело, гудело, стучало. Упади я на полшага левее–правее на утоптанную плотниками землю — не подняться бы мне с неё.
Очень похожее состояние прочувствовал в июле, заполучив удар копытом по голове.
Перед тем как спутать лошадь, снял с головы старую кепку, намереваясь выбросить. Подумал: «Сколько можно носить эту рвань? Лето, жара, а я в кепке…» Размахнулся, приглядываясь, куда бы её зашвырнуть, и передумал: «Мамка заругается, как узнает… Да, может, сгодится ещё на хозяйстве…» Опять напялил на голову, присел возле левой передней ноги лошади, набросил волосяное путо ей на правую ногу, начал плести. Лошадь рывками щипала траву, отгоняя гнус хвостом. Слепень больно укусил её. Волга резко ударила левой задней ногой себя по животу, угодив копытом мне в правый висок.
Не кропать бы мне сейчас этих строк, если бы не потрёпанная, стёганая ватином, кепка. Она смягчила удар. Сколько пролежал без сознания — не известно. Очнулся — надо мной шумели берёзы. И поначалу не мог сообразить, почему лежу в траве. Приподнялся на локтях, увидел пасущуюся неподалеку лошадь в узде. Повод тащился подле неё. Чёрной блестящей гадюкой выстелилось на пригорке волосяное путо.
И память вернулась ко мне. Тупая боль в правом виске подсказала о том, что случилось со мной.
Ветка ивы, спасшая меня на глубоком пруду среди белых лилий.
Железный лом, прошедший за спиной между телом и ватником.
Вагонная скоба, за которую успел ухватиться перед поездом.
Варежка, упавшая с руки перед натянутой бечевой самострела…
Мох под спину при падении с крыши.
Кепка, ослабившая лошадиный удар копытом.
Ещё много в жизни будет со мной подобных происшествий. В каждом из них я был на волосок от смерти, но всякий раз находилась спасительная соломинка. Что это? Случайность? Или забота обо мне святого заступника? Я верю в последнее. И никто не переубедит меня в обратном. Ангел–хранитель уберёг от всех бед. Многое в жизни пришлось испытать, прежде чем я, убеждённый в молодости атеист, поверил в в Бога. Много раз пришлось сорваться с жизненной кручи, улететь в пропасть небытия и остаться невредимым, чтобы поверить в Спасителя.
«На всяком месте очи Господни, они видят злых и добрых». Библия. Притча Соломона. Гл.15 (3).
На сенокосе отец не щадил никого. Ни мать, стоявшую на стогу, ни лошадь, таскавшую волокуши с копнами сена, ни меня, сидевшего на её потной спине. Доставалось и рабочим, помогавшим леснику в сенозаготовках. Не жалел и себя. Сильный, загорелый, облепленный сенной трухой, поднимал огромный навильник, чуть ли не за один раз забрасывал на стог подтащенную к нему копну. Семиметровой длины трёхрогие вилы выгибались дугой под её тяжестью. Отец подкидывал копну на стог, заваливая мать, стоящую наверху с граблями, немало не беспокоясь, устала ли она, никому не давая передышки.
— Генка, оболтус! Туды–т–твою мать! Шевелись поживей! Тучи собираются. Не успеем до дождя — намочим сено. Смотри у меня!
И огревал Волгу вилами по крупу.
Отъехав подальше, я соскакивал с неё, рвал пук травы и вытирал кровь с лошадиной груди, разъеденной слепнями, мошкой, комарами, оводами. Торопливо зацеплял ремнём копну и по много раз приглаженной травяной полосе волочил сено к стогу.
Во время одного такого заполошного стогометания случилось жуткое приключение, которое никогда не забудешь.
— Генка, воды! Быстро сгоняй к ручью, — кинул отец мне бидончик, тяжело дыша и с опаской поглядывая на сизую тучку, изредка поблескивающую далёкими вспышками молний.
Я схватил бидончик и побежал к лесной речушке, тихо журчащей в зарослях камыша и осоки. По узкой болотистой тропинке я пробирался между кочками к родниковой ямке. Что–то чёрное виднелось впереди на тропе. Я сделал несколько шагов и остановился в недоумении перед лежащей у моих ног бархатно- плюшевой кучей. Подумал, что кто–то забыл жакетку, модную по тем временам, предмет зависти деревенских женщин. Я обрадовался находке и наклонился, чтобы поднять дорогую и редкую вещь. Не успел протянуть к ней руки и оцепенел. «Жакетка» чуть заметно зашевелилась, издавая тонкий, еле уловимый слухом шипящий свист. Я в ужасе отшатнулся, вытаращив глаза. Маленькие змеиные головки настороженно следили за мной, готовые к мгновенному выпаду. «Жакетка» оказалась кучей гадюк, сплетённых в тесный клубок. Всё во мне похолодело. Не в силах сдвинуться с места, я стоял, обомлев, без движений. Потом рванулся и ошалело бросился назад, не разбирая тропы, напрямки, через камыши. Толстые, жирные гадюки лениво сваливались с кочек, шлёпались в болотную воду, быстро уползали под гнилые пни.
— Там змеи! — закричал я, подбегая к стогу с пустым бидончиком. — Целая куча на тропе! Не подойти к роднику.
— Что городишь? Яз–зи тебя! Какие ещё в манду змеи?! Я пить хочу, подыхаю без воды, а он змей каких–то удумал! — напустился на меня отец, хватаясь за берёзовый прут. — А ну, бегом! И чтоб без воды не приходил!
— Ты куда мальчишку гонишь? — закричала со стога мать. — Пусть Тимофей сходит с ним.
— Ладно, Тимофей, добеги, погляди, что там такое, — недовольно сказал отец рабочему, помогавшему метать стог. — Да не долго… Боюсь, дождь нас прихватит, загубим сено, если не завершим стог.
Рабочий подобрал короткие вилы, и как с винтовкой наперевес, побежал вслед за мной.
— Вон они! Сползлись, заразы, в одну кучу и шипят, пройти не дают, — прошептал я.
Подняв вилы над головой, Тимофей осторожно приблизился к бархатистой, медленно шевелящейся куче гадюк. Примерился, с силой шмякнул по ней. Потом ещё, ещё… Клубок задвигался, распался. В разные стороны, извиваясь, скручиваясь в кольца, стали расползаться чёрные и серые змеи. Тимофей наносил удары налево и направо, шлёпая вилами по кочкам, по осоке, по воде.
Убитых змей — мы насчитали девять штук — Тимофей наколол на вилы. Я набрал воды из родника, и мы двинулись к стогу. Последнюю, десятую гадюку, Тимофей прибил палкой возле тропы уже на выходе из кочкарника. Он закинул вилы на плечо и зашагал, насвистывая, словно шёл с удачной рыбалки. Метровой длины гадюки верёвками болтались у него за спиной.
— М–да–а, — мельком глянув на змей, покачал головой отец, жадно припадая к бидончику с водой. Перевёл взгляд на небо.
— Ветерок подул. Ох, натянет дождичек, испакостит сено. Да выбрось ты эту падаль, Тимофей! Змей никогда не видел что–ли?
