Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений
Остановившись у второго окна, он начал читать правила сдачи багажа. Шумные пассажиры автобуса ввалились в прохладный, как погреб, тоннель, женский звонкий голос сказал: «Уф, как тут хорошо!» Кто-то с кем-то обсуждал, как заполнить время до поезда, что посмотреть в городе. Кто-то смеялся. Кто-то пытался установить очередь. Но беспечные курортники столпились у трех окошек как попало, и любитель порядка умолк.
Дембович огляделся. Павла в тоннеле не было.
Нет Павла…
С растерянным выражением лица Дембович вышел под яркое солнце. Он уже не замечал жары.
Ноги сами подвели его к автобусу. Шофер, молодой курносый парень, в шелковой выцветшей рубашке с короткими рукавами, стоя возле машины, пил лимонад прямо из горлышка бутылки — лимонад был со льда, на бутылке сверкали капельки холодной росы.
Дембович подождал, пока парень допил до дна, и, улыбнувшись довольно натянуто, спросил:
— Вы из «Соснового воздуха»?
— Из него, — охотно ответил шофер.
— Вы сейчас будете возвращаться?
— Да уж будем. А что, папаша? Подвезти? Прошу, папа, садитесь.
У Дембовича мелькнула мысль тут же поехать в дом отдыха, узнать, что произошло. Ведь Павел должен был явиться к нему на свидание в любом случае — состоится операция или нет. Он мог не явиться только по одной причине — если его забрали.
Но, может быть, он появится позже? Дембович спросил у шофера:
— А вы сегодня больше не приедете?
— Нет, папаша. У нас два рейса в день — утром, к приходящему, и вот этот. Больше не будет.
Дембович не знал, что делать. Инструкция была четкая и ясная: не встретишь Павла — сразу домой.
Но больше всего на свете, больше даже чем прямой опасности, Дембович боялся неизвестности. И тут уж ничего не поделаешь. В последние годы дошло до того, что он не мог лечь спать; пока не посмотрит, нет ли кого за дверью его комнаты, хотя каждый раз отлично знал, что никто там быть не может. Он и сам понимал, что это глупости и малодушие, но справиться с собой не мог…
— Папаша, вам плохо? — услышал он голос шофера и ощутил его руку на своей руке. — Шли бы в вокзал. Жарища…
Дембович очнулся, смущенно отстранился от курносого парня, глядевшего на него сочувственно и серьезно. Так смотрят здоровые люди на больных. Дембовичу стало обидно за самого себя. Нельзя расклеиваться до такой степени…
Он решился нарушить инструкцию.
В доме отдыха, когда они приехали, был «мертвый час». Дембович вошел в главное здание. Кругом было тихо, дремотно. Никого не встретив, он направился на пляж. Народу на берегу было немного. Около одной компании он остановился, прислушался к разговору. Молодые люди болтали о пустяках. Дембович перешел к одиноко жарившемуся на солнце мужчине. Присел на корточки. Мужчина поднял голову, молча посмотрел на Дембовича и вновь принял прежнее положение.
— Вода теплая? — не придумав ничего более подходящего, спросил Дембович.
В конце концов разговорились. И покинул пляж Дембович в смятении: он узнал, что из дома отдыха «Сосновый воздух» пропали двое — Паша-лодочник и «Идемте гулять» и что ночью на границе стреляли…
…На поезд Дембович успел едва-едва. По счастью, в купе мягкого вагона он оказался один — известное дело, люди с курортов редко возвращаются в мягких вагонах. Дождавшись темноты, старик улегся, но уснуть не мог. Старался не думать о Павле, о Круге, о Михаиле, но получилось так, что больше ему думать было не о чем и не о ком. Ругал себя, что не удосужился захватить люминал. Гадал, спит ли сейчас Михаил, ожидая его возвращения. И только под утро незаметно для себя уснул…
Назавтра в полдень он подъезжал на такси к своему дому. Таран был голодный, — значит, Михаил не ночевал, значит, провел ночь у Марии, а сейчас, наверное, преспокойно возит пассажиров. Дембовичу стало горько и обидно оттого, что вот он, старый человек, сжигает свои последние нервы, а тот, ради кого приходится все это делать, даже и не ждет его. Как будто Дембович ездил на базар за редиской, не больше…
Но едва он успел войти в дом и снять с себя все дорожное, на улице, за оградой, послышалось короткое шуршание резко заторможенной машины, клацнула рывком захлопнутая дверца, и через секунду перед Дембовичем стоял Михаил.
— Ну? — спросил он грубо.
Дембович, глядя ему в глаза, пожал плечами:
— Он не явился. В доме отдыха его нет. На границе была стрельба.
Можно было ожидать, что это прозвучит для Михаила как гром с ясного неба, но Дембович смотрел и не видел, чтобы хоть подобие растерянности мелькнуло у Зарокова на лице.
Михаил подбросил на ладони связку ключей, протяжно произнес: «Та-а-к…» — и, обойдя застывшего посреди коридора Дембовича, прошел к себе в комнату.
Торопливо надевая пижаму, старик ждал, что Михаил сию минуту позовет его и по обыкновению задаст привычный вопрос: «Как вы думаете, дорогой Ян Евгеньич, что же это значит?» Но вдруг ему показалось, что щелкнул замок в двери, и неожиданно для самого себя он испугался. Уж не хочет ли Михаил покончить самоубийством?
Дембович босиком подошел к двери, дернул за ручку — заперто.
— Михаил! — позвал он. — Зачем вы заперлись?
Из-за двери ответил совершенно спокойный голос:
— Что вы так взволновались, Дембович? Подождите, имейте терпение, я вас позову.
Дембович был не в том состоянии, когда думают о приличиях. Он остался на месте, чтобы послушать, что делается в комнате.
Сначала шуршала бумага, потом он услышал какой-то хруст, словно от полена щеплют лучину или ломают что-то хрупкое.
Дембович отошел, поискал в коридоре шлепанцы, надел их и снова стал у двери.
Наконец Михаил повернул ключ и тихо, будто видел, что старик подслушивает, сказал через дверь:
— Ну, входите. Обсудим.
Старик давно научился без лишних слов понимать настроение своего постояльца, а теперь к тому же нервы у него были взвинчены, он все воспринимал обостренно. И, взглянув мельком на Михаила, Дембович уже знал: обсуждать нечего, Зароков все решил без него. Но что именно решил?
— Садитесь, — пододвигая стул, сказал Михаил.
Когда Дембович сел, Зароков стоя посмотрел на него сверху вниз внимательно, но, как показалось старику, отчужденно, как смотрит врач на безнадежно больного, и ровным голосом, словно читал лекцию, заговорил:
— Если даже принять без сомнений, что теперь контрразведка неминуемо выйдет на нас с вами, нет смысла заранее отпевать себя. Чему быть, того не миновать, и чтобы поберечь нервы для допросов, не надо давать волю собственному воображению.
— Вы говорите со мной, как с мальчишкой, — раздраженно заметил Дембович.
