Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Конечно, он не знал, что у Толкунова на счету почти три десятка задержанных диверсантов, но Бобренок не имел права ничего объяснять старшине и только поинтересовался:
— Бандеровцы приходили в село?
— Еще нет, а в Кодрах были позавчера, — махнул культей на лес, — в пяти километрах. Но береженого бог бережет.
— Посторонних в селе нет? — спросил Толкунов, решив, очевидно, положить конец пустой болтовне.
— Кажется, нет.
— Почему — кажется?
— Село большое, за всем не усмотришь.
— Нужно спросить людей, — попросил Бобренок, — может, сегодня утром кто–нибудь видел хромающего человека. Или других людей. Возможно, военных.
Гавришкив не стал уточнять, кого имеет в виду майор, и это понравилось Бобренку: в конце концов, военный человек должен знать, что к чему, — чем меньше спрашиваешь, тем лучше.
Председатель докурил самокрутку почти до кончиков пальцев (они были у него желтые от никотина), наконец бросил окурок и произнес как бы нехотя:
— Слыхал я, Настька говорила…
— Что? — не удержался Бобренок. — Какая Настька?
Председатель объяснил:
— Есть тут у нас такая… Вымахала на сажень, никто замуж не взял, так злится. На женщин — особенно. Сегодня вот поносила Параску Ковтюхову. На рассвете видела — та к заброшенному сараю бежала. Настька, конечно, за ней, притаилась в овраге, промокла вся и замерзла, но не напрасно: увидела, как из сарая в лес человек пошел, Параскин любовник, а может, и бандера.
— Не сказала, что прихрамывал? — нетерпеливо спросил Толкунов.
— Нет, не сказала.
— А как бы эту Настю увидеть? — поинтересовался Бобренок.
— На кладбище. Могилу копает, больше некому, мужчин в селе нет, — пояснил Гавришкив, словно извиняясь. — Остались старики, дети да инвалиды. И похоронить по–людски некому… — Он не успел договорить, как дверь хаты распахнулась, начали выносить гроб.
Первым шел поп, размахивал кадилом и бормотал что–то, старухи крестились и кланялись, за ними несли гроб. Впереди подставили плечи Гавришкив и хромой Степан, дальше — женщины, они были значительно ниже ростом, и гроб как–то неестественно одной стороной был поднят кверху, казалось, что покойница хочет выскользнуть из него. Но все же гроб благополучно установили на телегу, положили рядом крышку, и траурная процессия двинулась по улице вниз, к речке, за которой виднелась старенькая деревянная церковь, окруженная могилами.
Бобренок с Толкуновым поплелись следом, сзади них пристроился только дед. Шел, еле переставляя ноги, но предложил–таки офицерам:
— Вы на поминки возвращайтесь, не пожалеете, бимберу полная бутыль, а кому пить? Бабы этого не понимают, им что бимбер, что казенка — все равно без пользы, извините…
Возле могилы стояла высокая худая, изможденная женщина.
Председатель понимающе переглянулся с Бобренком, офицеры отошли в сторону, сели на скамейку под кустом сирени и терпеливо дождались конца похорон, хотя Толкунов и поносил сквозь зубы проклятого попа, затягивавшего, с точки зрения капитана, процедуру.
Наконец председатель подвел к ним Настьку. Бобренок предложил ей место на скамейке, но она отказалась сесть, стояла, опершись на лопату с прилипшей землей, и глаза ее тревожно бегали.
— Расскажи, Настя, — ласково, почти нежно начал Гавришкив, — как ты утром Параску выследила…
— А зачем? — спросила Настька. Голос у нее был мужской, почти бас.
— Интересуются люди.
— А что интересного? Параска курва, все знают, что полюбовника завела, который жил с ней, не скрываясь. Может быть, это он и был…
— Может, — согласился председатель. — А ты не заметила, тот фертик, который из сарая в лес подался, не хромал?
— Может, и хромал. — Настька надавила большим солдатским ботинком, облепленным рыжей землей, на лопату, всадила ее в землю. — Только зачем Параске хромой?
— Когда вы видели Параску? — попробовал уточнить Бобренок. — В котором часу?
— А у меня что, часы есть? — Впервые Настька изобразила на лице что–то похожее на улыбку. — Темно еще было, чуть серело.
— Где живет Параска? — спросил Бобренок.
— Вы из Филипповского леса шли? — уточнил председатель. Майор кивнул, и Гавришкив пояснил: — Мимо ее хаты проходили, крайняя, почти в лесу.
— И бабуся у нее глухая?
— Да, плохо слышит.
Бобренок вспомнил молодицу и то, что она чего–то недоговаривала. Однако зачем ей среди ночи скрытно пробираться в сарай? Если парашютист вышел из Филипповского леса, сразу бы шмыгнул в Параскину хату.
— Вы точно видели, что из сарая на рассвете вышел мужчина? — спросил Бобренок у Насти.
— Не слепая еще. И Параска — сразу назад, в село…
— Ладно, — махнул рукой майор, — спасибо. Только вот что: о нашем разговоре никому, чтоб Параска не узнала.
— Конечно! — зло блеснула глазами Настя, бросила лопату на плечо и зашагала, как заправский землекоп, широко, по–мужски.
— Не верьте, разнесет по селу, как сорока, — заметил Гавришкив. — Болтунья…
Майор поделился с ним своими соображениями: он не мог представить, зачем бегать женщине ночью в сарай, если лучшего места для встречи, как в собственной хате, найти трудно.
Председатель подумал и сказал:
— Все правильно, у этой Параски голова на плечах есть. Мы со Степаном — вон, видите, поехал, — показал пальцем на хромого, который в это время отгонял телегу в село, — возле Параскиной хаты засады устраиваем. Бандеры если придут, то с той стороны. Мы там и вертимся…
— И Параска не могла не знать этого?
— Конечно, глаза же есть… Да и не прятались мы от нее. Там за двором стог стоит, так мы в нем…
— В эту ночь сторожили?
— Нет.
Бобренок быстро прикинул: человек из леса наверняка не мог знать о засаде — шел в село и завернул к Параске, а та отправила чужака в сарай, потом и сама подалась туда. Майор переглянулся с Толкуновым. Правда, были случая, когда абвер забрасывал шпионов на заранее подготовленные явки, забрасывал иногда людей и из местных, которые могли бы использовать своих родных и знакомых. Спросил у председателя:
— А как она, Параска? Ничего за ней не водится?
Гавришкив пожал плечами:
— Не слыхал… хотя вот что… Я человек здесь новый, но дошло до меня: был у Параски парень… из окруженцев… А перед тем как наши пришли, исчез.
Это была хоть какая–то ниточка, за которую можно ухватиться, но майор, незаметно подмигнув Толкунову, отрезал:
— Пустяки… Эти окруженцы, что к девкам прилипали, давно уже в армий. Бывайте, старшина, — пожал левую руку Гавришкиву, — нам пора, машина ждет.
