Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение
Боб Баррайс ждал глубоко за полночь. Потом он абсолютно бессмысленно и как бы в замедленной съемке начал крушить все в квартире. Не экспансивно, в приступе ярости бушующей натуры, а методично, беззвучно, почти призрачно – как будто разрушительное неистовство было обернуто в вату.
Он разбил рюмки и посуду, вспорол длинным кухонным ножом обивку кресел и дивана, разрезал матрас, по штуке вынимал постельное белье из шкафа и рвал его, разодрал все платья Марион, искромсал шубу – что-то жуткое было в этих беззвучных, медленных, разрушительных движениях, напоминавших действия фантома.
Потом подошла очередь мебели. Он выламывал ножку за ножкой у стульев и столов, и тут как бы пребывая в состоянии сомнамбулизма, только вздрагивая от треска и хруста, единственных издаваемых звуков; сорвал гардины с карнизов, картины со стен и провода из ламп. Когда остался гореть лишь торшер возле искромсанного дивана, когда его окружали только руины и выбившаяся, как внутренности из вспоротого живота, вата, он упал на колени, зарылся лицом в учиненный погром, воткнул длинный нож в ковер и заплакал, по-детски безудержно, заходясь от собственной боли.
Через час он продолжил свою разрушительную работу – точно так же беззвучно, как при замедленном показе, в ужасной немой извращенности.
Он вновь разрушал разрушенное: рылся во внутренностях кресел и дивана, матраса и мягких стульев, вытаскивал оттуда вату и поролоновые обрезки, разбрасывал их вокруг себя, погружал свои трясущиеся руки в мягкое нутро вспоротой мебели, создавая окончательный хаос.
Под утро он покинул квартиру, как убийца, расчленивший свою жертву, разбросавший отдельные части тела и измазавший кровью обои. Он знал один пивной погребок, который открывался в пять утра, чтобы рыночные рабочие могли подкрепиться супом из бычьих хвостов, бульоном и «львиными какашками», как там называли фрикадельки. Здесь Боб Баррайс сел в уголок, заказал себе пиво и заснул в полном изнеможении, оперевшись головой о стену.
Первый шаг в бездну был сделан. Он сидел в своем углу, как бездомный, как бродяга, как горький пьяница. Маленькая серая мышь, настолько бедная, что у нее даже нет норы, чтобы уползти в нее.
Этой ночью, когда Боб соскользнул, не заметив этого, на другие рельсы, которые рано или поздно должны были завести его в тупик, во Вреденхаузене решалась еще одна судьба.
Теодор Хаферкамп выписал чек на сто тысяч марок и придвинул его через мраморный стол в библиотеке Марион. Доктор Дорлах присутствовал как свидетель этой сделки.
Марион Цимбал, вновь испеченная Баррайс, отрицательно покачала головой.
– Я не хочу денег, – твердо сказала она. – Ваших денег, этих денег, а уж тем более денег за то, что произошло! Я не проститутка.
– Этого никто и не утверждает. – Хаферкамп закурил сигарету. Он не понимал, как можно не взять сто тысяч марок. – Я обещал вам эту сумму, если после процесса вы расстанетесь с Бобом и подадите на развод. Вы сделали и то и другое спонтанно, сразу после процесса… А теперь вы сбиваете меня с толку, не выполняя условия нашей деловой договоренности. Как я должен это понимать?
– Вы не смогли купить меня – вот что это значит. – Марион опустила голову. Все было так ужасно, но тем не менее верно: спонтанное решение в коридоре, поездка во Вреденхаузен на машине Хаферкампа (она чувствовала себя саботажницей, выполнившей свое дело), ужин в этих роскошных хоромах, чек на сто тысяч марок и вопрос, что сейчас делал Боб, оставленный один на один с загадками, которые ему одному не под силу решить. Все это было страшно, но вместе с тем неизбежно. – Я решилась на это добровольно.
– Эффект тот же самый. Рассматривайте чек как старт в новую жизнь.
– У меня есть моя профессия.
– Даже если вы всего несколько недель носили фамилию Баррайс, для меня невыносимо знать, что вы барменша. Откройте салон «бутик», это сейчас, пожалуй, самое популярное у молодых предпринимательниц. Доктор Дорлах проконсультирует вас, я подарю вам стартовый капитал.
– Они навсегда останутся тридцатью сребрениками Иуды. Нет! – Марион неожиданно вскочила, да так резко, что Хаферкамп вздрогнул. – Я могу сейчас уйти?
– Куда же? В такое время?
– Во Вреденхаузене наверняка есть отель.
– Это невозможно! В городе вас знают как жену Боба. И вдруг в отеле? Вы хотите спровоцировать новый скандал? Вы моя гостья, само собой разумеется.
– Я не хотела бы спать в этом доме, – твердо произнесла Марион. – Прикажите меня отвезти. Хотя бы в Дюссельдорф. Там меня никто не знает.
Хаферкамп повернулся к доктору Дорлаху:
– Сто тысяч марок она вышвыривает на помойку, не желает здесь спать… Вы это понимаете, доктор?
– Да, – коротко ответил Дорлах.
– Разумеется, вы это понимаете! Стереотипы человеческого поведения, граничащие с аномалиями, – ваш конек. Иначе разве вы так долго выдержали бы общение с Бобом? Марион, – Хаферкамп снова повернулся к ней, – почему вы по собственной воле ушли от Боба? Если уж вы презираете деньги, так будьте настолько честны, чтобы сказать мне правду. Неведение мучит меня. Почему?
– Я люблю Боба…
– И это в наше время причина, чтобы сокрушить своего супруга?! Мир становится все сложнее. Раньше любовь служила гарантией долгого, счастливого брака.
– Я люблю Боба… – повторила Марион. Потом голос ее стал глуше и завибрировал: – Но у меня больше нет ни сил, ни нервов изображать мертвую или ребенка…
Хаферкамп уставился на Марион так, будто у нее вдруг мясо начало отставать от костей. Он не понял ни слова.
– Вы что-нибудь понимаете, доктор? – снова спросил он. И вновь Дорлах ответил:
– Да.
– Да! Да! Да! Я что же, полный идиот? – Хаферкамп ударил кулаком по мраморному столу. – Что это значит – мертвую или ребенка?
– Я вам позже объясню, господин Хаферкамп.
– Позже! Я же не младенец, которому обещают смазанную медом пустышку! Что натворил Боб в своем браке? Выкладывайте!
– Я больше не могу! – тихо проговорила Марион. Она закрыла лицо руками и выбежала из комнаты. Хаферкамп вскочил и хотел догнать ее, но доктор Дорлах удержал его за рукав.
– Вы с ума сошли? – рявкнул тот. – Здесь все, что ли, помешались? Куда это она?
– Всего лишь в соседнюю комнату. – Доктор Дорлах отпустил Хаферкампа. – Я отвезу ее в Дюссельдорф. В «Парк-отеле» для меня всегда зарезервирован номер, там она сможет выспаться. – Он посмотрел на свои часы: – Я предполагаю, что скоро позвонит Боб. Мы в Дуйсбурге, господин Хаферкамп. Деловые переговоры.
– Дорлаховский план сражения! Обеспечивает мне два сильных фланга… даже эффективнее, чем Шлифен,[8] тому был нужен только сильный правый фланг. То есть все было заранее предопределено?
