Коллектив авторов - Приключения 1972-1973
Но Ураз вел себя мирно и если не был увлечен разговором, как Джура, то все же говорил с ним не как с врагом, скорей как со старым знакомым – давно не виделись, а теперь вот встретились.
– Откуда знаешь Аппанбая, милиция?
– Батрачил у него… Он и в хадж брал меня с собой.
– Да ну, ты и хадж совершил, оказывается? Где же твоя зеленая чалма?
– Нету ее… Не дошел я до Мекки, вернулся с полдороги.
– Слушай, может, это ты убил Аппанбая?
– Ты в своем уме, а, Ураз?' Да я в то время бая отцом называл, благодетелем считал. Нет, напали курды, я один остался в живых, случайно. Но Аппанбай выехал в хадж после годовщины смерти жены, я точно помню. Худайберды ему не сын.
– Не знаю, милиция. Рассказал тебе, что слышал. Может, кто другой знает больше. Будешь в Шагази – найди аксакала Саксанбая, он самый старый в кишлаке. Спроси его.
Разговор прервался, и снова только цокот копыт на дороге и напряженная тишина вокруг.
Мы одолели уже больше половины пути – впереди показались развалины Селькелды.
– Так хочешь узнать, кто мать Худайберды? – будто что‑то вспомнив, спросил вдруг Ураз.
– Ну? – Джура быстро повернулся к нему.
– А ты у него самого, у Худайберды, спроси!
Джура засмеялся облегченно.
– А что ж… Когда поймаем, обязательно спрошу!
– Нет, милиция, не поймаешь его. Или сбежит, или тебе ребра своим кинжалом пощекочет… Лучше сейчас спроси, не откладывая.
– Поиздеваться хочешь надо мной, Ураз, да?
– Нет, зачем, слово даю, можешь спросить. Через неделю свадьба его, женится Худайберды. Пойди на свадьбу и спроси. Хочешь, поведу тебя?
Джура не ответил, повернулся к Уразу, косо посмотрел на него – и все. Тогда Ураз сказал:
– Зря обижаешься, милиция. Я не сбегу. Хотел бы уйти – зачем тогда вернулся от границы? Я ведь не дурак, знаю, что Натан мог сказать обо мне. Басмачи недолго продержатся, я понимаю. Уходить не хочу. Что скажешь на это?
– Подумаю, – ответил Джура.
Дальше ехали молча. В Селькелды остановились, втроем съели плов, что завернула и дала с собой Уразу жена, и снова в путь.
С восходом солнца мы въехали в Алмалык.
IV
Дверь комнаты отворилась, вошел быстрым шагом Зубов, поздоровался с нами за руку, кивком указал на Ураза – тот сидел на стуле у стены, опустив голову.
– Это и есть Ураз? С виду точно басмач. Намучились с ним?
– Нет, – ответил Джура.
Зубов обратился ко мне:
– Шукуров!
– Сабир, – вставил я.
– Да, Сабир. Что скажешь?
– То же самое, товарищ Зубов. Не сопротивлялся. Мы пришли – он намаз совершал.
– Ну вот, а говорят, религия – опиум. Все же иногда помогает. Только кому – большевикам! – Зубов сел, повернулся к Уразу: – А ты, друг ситный, рассказывают, обещал меня повесить, а? Что же теперь делать будем?
Ураз не поднял головы, молчал.
– Глупый ты парень! Пастух и связался с басмачами! Что они тебе – жизнь сытую и вольную дали, в доме и семье мир и достаток? Или таких же, как ты, пастухов, грабить нравится? А может, хочешь добиться возвращения бая Абдукадыра, для него овец в горах сохраняешь, а, Ураз? Да, наградил тебя аллах хорошим ростом, но пожалел наградить хорошим умом… Османов!
В комнату вошел солдат‑конвойный.
– Уведи. – Зубов показал на Ураза и добавил, когда тот поднялся: – Подумай до завтра, завтра еще поговорим.
Мы все глядели на Ураза: он сник, плечи опустились, лицо посерело. Наверное, потому, что Ураз сдался не сопротивляясь, я так и не видел в нем врага и сейчас остро пожалел его: была б моя воля – тут же и отпустил бы.
У двери Ураз задержался и, не оборачиваясь, буркнул:
– Милиция, миску жене верни, в хозяйстве нужна,
– Верну, не беспокойся, – сказал Джура.
Ураз вышел, за ним конвойный.
– И я пойду, – Зубов поднялся. – В Тангатапды хлеб отправляем, люди там голодают. Весь скот увели, сволочи. Обоз с охраной пойдет… А вы отдыхайте, Шукуров!
Я не ответил.
– Да, Сабир, – поправился Зубов.
– Слушаю! – я поднялся.
– Как гнедой Ураза, нравится?
– Здорово! – обрадовался я.
– За удачное выполнение задания получай награду – коня Ураза передаем тебе!
– Спасибо, товарищ Зубов!
– Только смотри, Уразова жеребца знает вся округа, и наши, и не наши. Заметен станешь. Не испугаешься?
– Нет.
– Молодец. Правильно, – одобрил Зубов и вышел.
– Ну что, пойдем соснем немного, Сабир, – предложил Джура. – Ты иди ложись, а я задам корм лошадям и тоже на боковую. Да, миску вот захвати, надо будет, вернуть жене его…
Радужное настроение мое тут же исчезло, а осталось как бы недоумение: ведь утром сегодня, по дороге, втроем ели из этой миски плов, а сейчас хозяин ее уже в тюрьме, и что ждет его? Я вспомнил молчаливую, покорную женщину с ребенком на руках, ее тихое: «Когда ждать вас?» Я и не задумался о том, что подарок командира, доставивший мне столько радости, – гнедой жеребец Ураза, – был для него куда дороже глиняной миски.
– Джура‑ака, что будет с Уразом?
Джура ответил не сразу. Помолчав, сказал, будто размышляя вслух:
– Что будет с Уразом, решит он сам. Все от него зависит.
И опять я не понял Джуру, но почувствовал, что он тоже думает об Уразе, и, значит, все должно быть по справедливости, и это успокоило меня.
Конечно, мне, комсомольцу и чекисту, вряд ли стоило жалеть басмача. Попадись мы с Джурой бандитам Худайберды, нас бы не пощадили и, может быть, именно Ураз расстрелял бы нас. Ведь он, оказывается, обещал повесить Зубова. И почему повесить – пули, что ли, пожалел для большевика? Но все же, несмотря ни на что, может, оттого, что мы так легко захватили Ураза и он не сопротивлялся, может, оттого, что он не держался врагом и рассказывал Джуре все, что тот хотел услышать, во мне не было ненависти к Уразу, и я видел, что и Джура, похоже, думает так же, как и я.
Когда я вошел в комнату Джуры, а теперь и мою, я увидел, что для меня поставили уже кровать у окна. Я снял сапоги, растянулся поверх одеяла, но сон не шел – перед глазами сменялись картины нашей ночной поездки. Ураз, его жена с ребенком и ее умоляющее и робкое лицо, развалины Селькелды, разговор Джуры с Уразом… Кто такой Аппанбай? А Махкамбай? Зачем Джуре прошлое курбаши Худайберды, имя его матери?
Пришел Джура, я услышал – скрипнула кровать.
– Разбудил тебя? Прости, не спится мне что‑то.
– Да я и не спал, дремал только.
– Закурить хочешь?
– Нет.
– И правильно. Рано тебе. А я прежде нас[2] закладывал под язык, да Зубов отругал. Тогда курить стал, но редко, только если устал очень. А чего не спишь?
– Да так просто. А вы?
– Хочу полежать, не думать ни о чем, а не получается, все мысль за мысль цепляется, уводит далеко… Тебе сколько лет?
