Луи Анри Буссенар - Охотники за каучуком
Так как никакого иного наказания, со времени уничтожения телесного наказания, для ссыльно-каторжных не существует, то хоть ради формы судьям приходится выносить какой-нибудь приговор.
Таким образом Луш был приговорен к смертной казни, с заменой ее бессрочной каторгой, и затем еще, в общей сложности к ста десяти годам каторжных работ, как это ни смешно на первый взгляд. Нет надобности добавлять, в довершение этого биографического очерка, вполне достоверного и списанного с натуры, что этот преступник обладал всеми свойствами и пороками самых закоренелых преступников. Впрочем, читатель уже имел возможность видеть его в деле.
Мартэн, прозванный Геркулесом, был полной его противоположностью. Это было настоящее животное, с огромными конечностями, чудовищным торсом и крошечной головой с низким, будто придавленным лбом, с неподвижными, точно рыбьими глазами, и непомерно развитыми челюстями. Геркулес бесхитростно сознавался, что рассуждать — не по его части, и скромно довольствовался ролью послушного орудия в руках Луша, который управлял этим громадным механизмом. Каторжные работы не подорвали сил этого колосса, который, подобно гиппопотаму, не чувствовал на себе тяжести своих сорока лет.
Моро, прозванный Красным, благодаря цвету своих волос, молодой горожанин, бывший рабочий механической мастерской, был «явной гадиной», как говорил про него Луш, знаток по этой части. Этот сравнительно еще молодой парень, всего двадцати пяти лет от роду, был приговорен к бессрочной каторге за убийство в одном из парижских предместий.
Худой, тощий, бледный, с темными кругами под глазами, весь покрытый веснушками, маленький, хрупкий, но сильный и проворный, с неблагородным выражением лица, дышащего низкими пороками, с красными мигающими глазами и воспаленными, припухлыми веками, окруженными почти белыми ресницами, он производил неизгладимое впечатление на каждого, с кем встречался. Это было типичное лицо негодяя и преступника.
Дитя той же улицы, вспоенный из того же ручья, Равено, прозванный Кривым, был тот же Моро, только не рыжий, а брюнет. Ему всего двадцать два года; четыре года тому назад он был осужден на каторгу за убийство виноторговца близ заставы Фонтенебло; а до того он был рабочим в каменоломне.
Человек, прозванный Нотариусом, принадлежал к хорошей, приличной семье в Анжу. Это был рослый, белокурый детина с бесцветной, расплывчатой физиономией. За дурное поведение его прогнали с занимаемой им должности в конторе нотариуса, где он был писарем. Мягкий, слабовольный и разнузданный по природе, без малейшей личной инициативы, он был способен на все, что угодно, особенно на все плохое, поддаваясь каждому дурному влиянию. Сослан он был на десять лет за подлог, и так как ему было всего двадцать четыре года, то было удивительно, почему он рискнул бежать вместо того, чтобы терпеливо и спокойно отбыть свой срок наказания, т.е. остающиеся ему семь лет.
Время идет незаметно даже на каторге, а молодость всегда полна надежд.
Все это так, но статья французского закона гласит, что всякий приговоренный к каторжным работам на срок не менее восьми лет по истечении срока наказания обязан пробыть безвыездно, в качестве поселенца, еще столько же лет в пределах колонии. А если виновный приговорен к восьми годам каторжных работ или свыше того, то обязан пожизненно оставаться поселенцем в этой колонии.
И вот у Нотариуса не хватило мужества на это пожизненное изгнание, которое должно было последовать за наказанием.
Амелиус, или Маленький Черныш, как его называл Луш, в память того как называют в Париже продаваемые по утрам в сливочных чашки черного кофе, в сущности был рослый и красивый метис с Мартиники, так называемый «кабр», помесь мулата и негритянки. Раньше он был рабочим на сахарной плантации, но был осужден на двенадцать лет каторжных работ за поджог, из мести, того рафинадного завода, на котором работал.
Способный на благородные порывы и побуждения, но поддающийся временами бешеной злобе, мстительный и решительный, он представлял собой сочетание контрастов и обладал пороками и достоинствами обеих рас в равной степени.
Абдул-бен-Мурад, прозванный Мабул, был приговорен к двадцати годам каторги во время Алжирского восстания в 1871 году и, конечно, попал бы под амнистию наравне с другими своими соотечественниками, если бы за несколько месяцев до того не убил одного из своих товарищей. Это был человек лет тридцати пяти, высокий, сухой, мускулистый, молчаливый, мрачный и фанатично преданный своей мусульманской религии.
От него тщательно скрыли убийство араба Лушем в первый момент бегства, так как, хотя сам он убил одного из своих братьев мусульман, но, наверное, не задумался бы в свою очередь убить каждого «руми», то есть, «неверного», который осмелился поднять руку на одного из сынов Пророка.
В заключение скажем еще пару слов об Винкельмане, прозванном Шоколадом, плотнике и столяре, приговоренном в 1869 году к двадцати годам каторги за убийство своей жены ударом топора.
Конечно, Винкельман был преступником, но его никак не следует смешивать с остальными негодяями и злодеями, в обществе которых он отбывал свое наказание.
Если посмотреть на этого великана, ростом без малого два метра, с кротким и печальным взглядом больших голубых глаз, с лицом спокойным, почти добродушным, то трудно поверить, что временами им овладевало дикое бешенство, совершенно лишавшее его рассудка и превращавшее в дикого зверя. Во время одного из таких приступов бешенства, с которым он не в силах был совладать, он и совершил упомянутое преступление.
Присяжные признали смягчающие вину обстоятельства, но суд, произнесший над ним приговор, оказался на этот раз непомерно строгим. Несчастный заслуживал снисхождения хотя бы потому, что поведение его всегда было безупречно до этого рокового момента, честность его была всем известна, и трудолюбие беспримерно.
Весьма возможно, что привлеченный к разбору этого дела добросовестный врач-психиатр сумел бы доказать невменяемость обвиняемого, но, видно, судьбе было угодно, чтобы этого не случилось.
Сосланный в Кайену, Винкельман сносил с покорностью свою участь и все время отличался образцовым поведением, безупречной дисциплиной и трезвостью.
Он, безусловно, был светлым пятном среди всех этих негодяев, с которыми ему приходилось жить, и те вскоре возненавидели его тем сильнее, что его поведение являлось как бы постоянным немым упреком им, их образу жизни, их поведению и их речам. Но это ни мало не смущало его.
Сложенный как древние гладиаторы, смелый, как лев, ловкий, гибкий и проворный, как тигр, он сумел внушить этим отверженным то уважение, какое всегда вызывает большая физическая сила.
