Николай Брыкин - В дозоре
Время шло, а незнакомец и не думал покидать благодатной опушки. Он переходил от одной кочки к другой, с жадностью уничтожая вкусную бруснику. Незнакомец, должно быть, давно не был в деревне, в лесу, и вот, вырвавшись из душного города, он опьянел от аромата трав, леса и ягод.
Когда незнакомец, набрав полную пригоршню ягод, кинул их в рот, боец, направив бинокль, заметил, что два передние зуба у франта золотые. Из кармана у него торчала газета. Курганов навел бинокль, пытаясь узнать, что за газета засунута в карман.
А потом Курганову все это надоело. И он стал даже подозревать, не нарочно ли городской франт шатается по опушке. Пускай, мол, советские пограничники попортят себе глаза, пускай, мол, полюбуются на фасон его костюма с широкими, подбитыми ватой плечами и модным галстуком. Курганов положил на траву бинокль и с сердцем пробормотал:
— Вертится, как чорт, по опушке. Обжора!
Получив донесение о прибытии на «соседский» кордон гостя, Барсуков задумался. Военный мотоцикл, а пассажир — в штатском.
Обычно штатские приезжали на крестьянских подводах, в бричках, нагруженных снедью, винами, пивом, и, пропьянствовав два-три дня, уезжали обратно.
Но зачем пожаловал на кордон этот франт?
Барсуков не один год на этой границе, но он не припомнит случая, чтобы военное министерство соседнего государства катало гостей на казенных машинах.
Кто же такой этот незнакомец? Переодетый в штатское разведчик или действительно гость?
Если он шпион, зачем разведке сопредельной стороны открыто привозить его? Обычно на кордоны шпион пробирается незаметно, ночью. На кордонах их держат, никуда не выпуская, по три-четыре дня, а потом, выбрав поудобнее момент, перебрасывают на советскую сторону.
Неужели вражеская разведка намеренно доставила разведчика днем? Советские пограничники, мол, будут ждать его в центре, ослабят наблюдение на флангах, а этим можно будет воспользоваться и благополучно перебросить разведчика.
Барсуков в совершенстве изучил тактику вражеских разведчиков, и его не так-то легко было надуть.
— Долго он шатался по лесу? — спросил Барсуков бойца.
— Около часа, товарищ лейтенант.
— Ягоды как собирал — с душой или так себе, чтобы нам пыль в глаза пустить?..
Вопрос поставил Курганова втупик. Кто знает, как собирал городской франт ягоды. По виду как будто с душой, а может быть, все это была лишь одна игра.
— Ягоды он, товарищ лейтенант, ел с аппетитом, от кочки к кочке как мальчишка бегал, а только сдается мне, что все это пыль.
— Так он все это время ягоды и собирал?
— На траве минут пятнадцать валялся. В кармане у него газета была, — думал, отдохнув, почитает ее, но он только и делал, что на небе глазами ворон ловил...
В тот же день спрятавшийся в леску желтый домик был взят под строгое наблюдение. Если это гость, то он должен уехать обратно. Если же он останется, значит на кордоне что-то затевается.
Барсуков усилил охрану границы. Десятки настороженных глаз следили за всеми дорогами и тропинками. У самой границы на советской стороне стоял полуразрушенный, с обвалившейся крышей дом.
Бойцы скрытно пробрались к этому дому и оттуда следили за чужим кордоном.
Через каждые два часа Барсукову докладывали о положении дел. Но на кордоне было без перемен. Жизнь кордона с приездом гостя не изменилась: стражники аккуратно выходили на посты, наблюдатели сменяли друг друга на вышках, свободные от наряда стражники возились с винтовками, а другие с ожесточением дулись в «козла».
Досталось в этот день одной лишь рябой, толстой Марте, кухарке кордона.
В погребок, где хранилась провизия, Марта спускалась поминутно, да раза три зачем-то бегала на хутор к местному кулаку. Словом, хлопот у Марты было достаточно.
Из этого Барсуков заключил, что на кордоне ждут еще гостей. И не ошибся.
Под вечер на кордон пожаловал сам начальник разведки Иван Кузьмич. За вылупленные, круглые, как у быка, глаза, большой рот и необыкновенной величины брюхо, скрыть которое не мог никакой мундир, советские пограничники прозвали его «Бугаем».
В прошлом белый офицер, Бугай, после разгрома северо-западной армии Юденича, долгое время мыкался по свету, побывал в Алжире, в Египте, всюду предлагал свои услуги.
Но война к этому времени закончилась, ему пришлось снова вернуться в страну, когда-то приютившую его, принять ее подданство и устроиться начальником разведки пограничной стражи.
К этому нужно добавить, что страна, о которой идет речь, очень охотно принимала к себе на службу бывших белых офицеров: знали, что охранять они границу будут не хуже дрессированных собак.
Барсукову частенько приходилось сталкиваться с Бугаем во время разбора пограничными комиссиями местных конфликтов и инцидентов.
Конечно, нелегко было советскому лейтенанту, командиру, иметь дело с Бугаем: тут была граница, узкая полоска земли, черта, где перед всей непреклонной простотой и правдой нового мира хитрил, лицемерил и собирал свои силы расчетливый и коварный враг.
Однажды во время разбора комиссией какого-то инцидента Бугай спросил у Барсукова, который час. Барсуков сделал вид, что не расслышал его. Не хотелось ему для офицера-беляка вынимать советские часы. Чести много!
И вот сейчас этот самый Бугай лично пожаловал на кордон.
Сотни догадок и предположений замелькали в голове Барсукова. Что нужно брюхану на кордоне? Обычно он не баловал кордон своим вниманием.
С приходом Бугая там все сразу ожило. Помогавший кухарке стражник то и дело бегал в погребок и каждый раз возвращался оттуда нагруженный бутылками.
И ранее случалось, что иногда, перед тем как перебросить разведчика, в желтом домике пили несколько дней подряд. По какому поводу кутили они на этот раз, было не известно.
Когда смеркалось, подвыпивший Бугай, цепляясь за перила крыльца, вышел из помещения кордона. Выйдя к границе, он долго шатался по дозорке, сшибая палкой ветки деревьев. Иногда он останавливался и, слегка покачиваясь, тупо смотрел то на широкое, прятавшееся в саду помещение советской заставы с множеством разбросанных служебных построек, то на притихшие ржаные широкие колхозные поля, то на грозно поднимавшиеся к облакам силосные башни пограничных колхозов, издали так похожие на боевые башни.
— Ребята, чего это Бугай так на нас бельма пялит? Уж не переходить ли к нам с покаянной собирается?
— Он-то, может, и перешел бы, да примет ли его еще советская земля?
— Пулю бы ему в брюхо закатить. А сюда к нам не пускать.
— Это почему?
