Рафаэль Сабатини - Искатель. 1993. Выпуск №1
Влад ухватился за мощную нижнюю ветвь, влез, выпрямился — и широкая слегка шевелящаяся листва немедленно взорвалась яростным щебетом. Многочисленные дупла извергли еще более многочисленных серых птах, ведущих себя не просто бесстрашно, а прямо-таки агрессивно… Придерживаясь одной рукой за ствол и отмахиваясь другой от пернатых, Влад запрокинул голову. Что тут рубить-то?.. А! Понятно… В кроне было полно засыхающих и вовсе сухих ветвей, не иначе поврежденных металлом.
Дерево, казалось, было предназначено для лазания. Переходя с ветки на ветку, Влад быстро очутился на одном уровне со с; опью. Из листвы проглянуло небо. Влад потянул на себя сухую ветвь и, выяснив, что ее и рубить не надо — разбита в щепы у основания, освободил и сбросил. Она тяжко ухнула вниз, распугав пташек. Ошалело махнул сквозь крону похожий на куницу зверек.
Надо же, какое приятное место! Век бы здесь лазал и горя не знал! Нет, правда, зачем вообще кочевать? Почему бы не взять и не поселиться в такой вот балке?..
Вторая ветка оказалась посложнее: высохнуть — высохла, но за ствол еще держалась крепко. Влад запустил руку в мешочек на поясе и, поколебавшись, извлек оттуда не рубило, а нож. На всякий случай поглядел вниз. Да нет, листва плотная, не увидит… Небо над головой тоже вроде спокойное — синее, с легкой дымкой, без каких бы то ни было мерцающих спиральных паутин… А то полдня рубилом махать, пальцы уродовать. Уж лучше рискнуть разок, чем такая радость…
Влад выпустил из рукоятки лезвие и принялся кромсать твердую сухую древесину. Даже с помощью ножа резать пришлось довольно долго. Начали вдруг дрожать руки, прошиб пот. «А ведь тоже боюсь…» — криво усмехаясь, подумал Влад.
Наконец последний ремень высохшей до твердости камня коры был перерезан, и в этот самый миг что-то хлестко ударило в содрогнувшийся ствол с той стороны и взорвалось, прошив листву металлической крошкой. Влад оступился и понял, что падает. К счастью, сухая ветвь, в которую он вцепился мертвой хваткой, была еще не выпутана полностью из кроны. Отчаянно ища опору, Влад дотянулся до сомнительного по прочности сучка, но тут удар повторился. Что-то наотмашь хлестнуло по щеке.
— Влад! — Отчаянный вскрик Чаги.
Только бы не выронить нож! Эти самонаводящиеся сволочи лупят влет по любому быстро движущемуся металлу!.. Впрочем, теперь уже выяснено, что и по медленно движущемуся — тоже… Наконец ему удалось убрать лезвие. Рукоятка покрыта поглощающим слоем, по идее микроголовки должны потерять цель!.. По идее…
— Влад!
— Да здесь я, здесь… — бормотал он, прижимаясь к шершавому, как пемза, стволу и ожидая третьего удара. Третьего удара не последовало, и Влад перевел дыхание.
Идиот! Вот идиот! Комплексам ведь все равно, откуда ты такой взялся! Или ты думаешь, они только местных бьют? Нет, уж лучше все руки кремнем поуродовать, чем вот так… Сердце колотилось, руки не слушались, по щеке стекало что-то горячее — то ли кровь, то ли пот, выясним внизу… Влад кое-как отпутал и спихнул чертову сухую ветку и стал спускаться сам, приостанавливаясь и отдыхая на каждом суку. Преодолев половину пути, он уже пришел в себя настолько, что даже смог осознать интереснейшую вещь: Чага впервые назвала его по имени.
Он спрыгнул вниз, коленки подвихнулись, и пришлось коснуться руками податливой нестепной почвы. Выпрямился. Чага стояла перед ним с неподвижным, но каким-то слегка перекошенным лицом.
— Слушай, улыбнись, — попросил он по-русски. — У тебя ото так хорошо получается…
11Копать в самом деле не пришлось, но Влада это не выручило нисколько — блокнота он так и не раскрыл. Пользуясь близостью ручья, Чага устроила большую стирку и банный день одновременно.
Баня была холодная и с золой вместо мыла.
То, что Чага помешана на чистоте, Влад заметил еще давно: омовения совершались при малейшей возможности, и каждый зверь всенепременно и обязательно нес по два бурдюка с водой. Влад несколько иначе представлял себе быт кочевников, и слава Богу, что ошибся…
Но черт возьми! Во-первых, тщательнейшие эти омовения съедали последние крохи свободного времени, а во-вторых, то и дело переходили в открытый идиотизм: Чага вполне могла за? ставить мыться перед рытьем окопа, например…
Было и третье неудобство: приходилось раздеваться догола, благо хоть по очереди. Влад никогда не слыл ханжой и вообще был далек от целомудрия, но на Чагу он в таких случаях принципиально не смотрел Этакая ребяческая форма мести: ты вот меня горбатиться заставляешь — так я на тебя за это даже и смотреть не буду!
Зато сама Чага в этом отношении, как, впрочем, и в любом другом, вела себя весьма бесцеремонно: могла подойти, не скрывая интереса, осмотреть оценивающе… Влада это бесило, он отворачивался, заслонялся, а однажды, не выдержав, попросил удалиться. Чага приподняла брови и молча выполнила просьбу.
— Бойся женщину улыбающуюся… — сварливо бормотал Влад, вымывая из волос золу вместе с крупинками песка.
Песок-то откуда? Он ухватил двумя пальцами одну из песчинок и, промыв глаза, посмотрел. Крупинка была металлической. Микроосколок. Ну правильно — тогда, на дереве, два раза с головы до ног осыпало… Полна голова металла.
Минутку-минутку… Выпрямился в озарении. Так вот они, выходит, от чего отмываются! Наивные…
— Чага!
Она оглянулась. Не стесняясь на этот раз своей наготы, Влад шагнул навстречу, протягивая на ладони блестящий кристаллик.
— Мы что, из-за этого все время моемся?
У Чаги расширились зрачки, и она резко ударила его по руке. Влад засмеялся.
— Да что ж вы тут все такие запуганные? Чага! Не лоцируется такая крошка, понимаешь? Не видит ее металл! Маленькая слишком!
И хотя высказывание содержало больше русских слов, чем местных, общий смысл его Чага, кажется, уловила.
— Не надо больше, — выговорила она, глядя ему в глаза чуть ли не с ненавистью. Повернулась, ушла к стреноженным вверям и до самого вечера общалась с Владом одними лишь отрывистыми распоряжениями. На вопросы не отвечала.
Он и сам понимал, что проштрафился, и с вопросами особенно не лез. И только вечером, когда балку залили влажные сумерки и Чага по обыкновению погасила костер, Влад не выдержал…
— Чага, — сказал он. — Вечер. Холодно.
Присев на корточки, она добавила последние угольки. Поело купания Влада слегка знобило, подстилка и одеяло кололись немилосердно — кошма…
— Костер, — еще раз попытался он. — Гасить. Зачем?
Она медленно повернула голову. Лицо смыто сумерками: то ли еще сердится, то ли нет — не поймешь…
