Евгений Габрилович - Искатель. 1982. Выпуск №2
Смех позади нас снова стал громким. Гаевой обернулся, сердито прикрикнул:
— Кому приказано не шуметь?!
5
И снова мы шли — все ближе, выше к перевалу. Непонятное оживление царило в отряде: то ли от ощущения близкого отдыха, встречи с товарищами, то ли от высоты… Такое, я знаю по себе, бывает. А вот Гаевой почему-то все больше нервничал, то и дело вполголоса передавал по цепочке:
— Отставить разговорчики… Идти тихо… Не шуметь… Котелками не стучать…
Еще одной засады боялся, что ли? Но я — то горы знал: на этой высоте с комфортом, таким, как устраивались те два фашистских пулеметчика, уже не расположишься, ночь не высидишь.
Наконец мы остановились. Перед нами меж скалами лежала белоснежная лощина. Скалы закрывали перевал, на котором сидела застава «эдельвейсов». В лощине царила первозданная тишина. Ни души, ни дымочка.
— Ну замаскировались, черти. Постов не видать… Да что они, позасыпали все? — недоуменно воскликнул Гаевой, когда мы, по всем расчетам, почти вплотную приблизились к той части лощины, где сидела застава Размадзе.
Федулов первый заметил поодаль фигуру солдата. Тот стоял, прижавшись к скале, лицом к перевалу, опершись на винтовку. Он не обращал никакого внимания на наш отряд. Федулов подбежал, хлопнул солдата по спине:
— Че, кореш, неласково гостей встречаешь? — И вдруг попятился.
От удара снег, запорошивший солдата, осыпался, и в мареве сверкавших на солнце снежинок стало видно окаменевшее, восковое лицо, губы, сжавшие дотлевшую до самых усов самокрутку. Федулов все пятился, не смея отвести взгляда от замерзшего солдата, споткнулся обо что-то, упал.
У его ног торчал ствол пулемета. Лихорадочно, по-собачьи, Федулов стал разгребать снег. Он не заметил, как рядом с ним опустились на колени, стали шарить в снегу Гурам, Левон. Сначала они увидели лишь руку, сжимавшую гашетку пулемета… Где-то рядом прощупывали снег и другие бойцы. Кое-кому попадались просто валуны. Андрей и Ашот вырыли еще двоих замерзших бойцов… Из-под неловко накинутой плащ-палатки на солнце сверкнули, словно капельки крови, кубики в петлицах.
— Ну вот и Размадзе… — тихо сказал Гаевой. — Он там, внизу, в нашей землянке бутылку коньяка припрятал. До Нового года, говорил. А я ему — чего держать, выдохнется… А он мне: выпить сейчас — тактика. Сохранить — стратегия…
В этот миг раздался взволнованный возглас Левона.
— Сюда, сюда! — кричал он, размахивая автоматом.
Он стоял у входа в блиндаж, если можно было так назвать это странное сооружение из досок, камней и снега. На снежном козырьке был виден серовато-желтый налет, будто там, в черной глубине, что-то горело, дымило совсем недавно. Круг света от фонарика, включенного лейтенантом, лихорадочно прыгал в зияющей темноте. Сначала показалось, что землянка пуста. Затем удалось разглядеть: громадный, двухметрового роста парень в ватнике, который словно драли зубами волки, задубевшем от черной смерзшейся крови — видимо, граната разорвалась рядом, — лежал лицом к двери, широко раскинув руки, будто защищая, прикрывая собой что-то дорогое.
Левой, словно заранее зная, что найдет там, в глубине, ринулся мимо нас, приподнял, сдвинул гиганта, опустился на колени:
— Теплая… она еще теплая…
Я не заметил, куда бойцы отнесли мертвых. Мертвые освободили место для нас, живых, и для единственного своего товарища, девушки-санинструктора, которая была еще жива. Если она очнется, может быть, расскажет, что тут произошло.
Да мы и сами представляли себе, как это было.
…Метель бушевала несколько дней, а когда она утихла, лыжники — «эдельвейсы» устремились с перевала на заставу Размадзе, Они точно все рассчитали, знали: мало кто мог выдержать такой ураган и мороз. Вот один распахнул вход в землянку, швырнул гранату. Потом для верности дал очередь из автомата.
Потом немцы проложили лыжню вдоль всей позиции. Ее и сейчас было видно. Убедились, что вся застава погибла, и ринулись в тыл, оседлали вершину, которая господствовала над проходом.
Судя по следам, фашистов было немного, человек пять. Ну, судьба двоих мне известна. А остальные трое, куда ушли они? За подмогой?
В дымном блиндаже, рядом с полыхавшей огнем железной печкой, сделанной из бочки для бензина, в свете коптившего неимоверно каганца — расплющенной сверху снарядной гильзы — спали рухнувшие от усталости, долгого пути бойцы, мои новые товарищи. Лишь двое не спали: пожилой Ашот и юный Левон. Ашот, видно, уже давно растирал маленькие, словно детские, босые ступни и приговаривал в такт ласковым, однообразным движениям:
— Ничего… ничего, Нюся, слава богу, немного прихватило. Ты не стесняйся меня, дочка… у меня дома тоже такая… ей шестнадцать… вот теперь больно будет… да? Девушка жалобно застонала.
— Хорошо… — продолжал Ашот, — это кровь по жилам пошла. А теперь, — он говорил с девушкой, словно с ребенком, вытащил из-за пазухи согретые теплом его тела портянки, — теперь портяночки намотаем. А теперь валенки натянем. И рукавички… А теперь, Левон, давай флягу! Теперь пей.
Нюся испуганно замотала головой.
— Пей, говорю. Ты солдат — значит, пей.
— Ой, — задохнулась Нюся, — гадость какая! — И вдруг тихонько засмеялась. — Никогда не научусь эту дрянь пить.
— И не надо учиться. А сейчас — пей.
Она смотрела на Гукасяна изумленными, округлившимися глазами, потом тихо спросила:
— А где наши? Я помню — страшное что-то было. Огонь, гром…
— Все здесь… все. А теперь спать надо.
— А ты, Левка, откуда взялся?
— К тебе шел, — серьезно ответил Левон.
— Ну вот и садись теперь сюда, поближе, — сказал, уступая свое место Ашот. — Садись — и молчи. Пусть она спит.
В блиндаж заглянул и поманил меня пальцем Гаевой. Я выбрался на уже утоптанную площадку, от которой в разные стороны разбегались прорытые в снегу траншеи, ведущие к постам. Вслед за мною вышел Ашот. То ли извиняясь за что-то, то ли поясняя мне, новому человеку, сказал:
— Ах, дети, дети… Даже в ледниках находят друг друга…
— Гукасян! — окликнул его Гаевой. — Вернитесь в блиндаж, возьмите с собою еще двух бойцов, поднимитесь во-он на тот гребень. В снег заройтесь и глядите в оба. Задача ясна?
Минут сорок прошло, пока передовой дозор выбрался на гребень и как бы растворился в белом пространстве. Я стоял рядом с Гаевым, выжидающе помалкивал, постукивал ботинками, пытаясь согреть озябшие ноги.
— Да… хорошо в штабе пальцем по карте водить, — вроде бы ни к кому не обращаясь, пробурчал Гаевой.
