Марианна Алферова - Хрустальный лабиринт
Аллея вела к одноэтажной вилле. Стеклянные двери раскрылись, и галерея вывела в просторный холл с мелким бассейном посередине. Пол был оригинален — прозрачное покрытие, а под ним — будто вмерзшие в лед человеческие тела — юноши и девушки, причем, совершенно обнаженные. Разумеется, голограммы. Но производило впечатление. Все двери холла находились в режиме невидимости. Платон открыл ближайшую. Оказалось — столовая. Круглая беседка с круглым столом посередине, и вкруг стола двенадцать стульев с золочеными подлокотниками. Вьюнки, усыпанные голубыми и белыми цветками, обвивали ажурные колонки.
— Можно узнать, что здесь, собственно, принадлежит Корману и что — гостинице?
— Он купил мебель для этого номера.
Платон опустился на стул. Просто потому, что почувствовал настоятельную потребность в поддержке. Дорогущий стул оказался не особенно удобным. Платон предпочитал сенсорные кресла, что приспосабливаются к своим седокам. Эти статуи и золоченая мебель так потрясли воображение профессора, что признание прозвучало как бы само собою:
— Я знаю, что два года назад господин Корман имел на счету двенадцать кредитов. Ровно столько, чтобы можно было не закрывать счет. А теперь… вот… эта мебель. Сколько же денег у него сейчас на счету? Разумеется, это тайна…
— Не тайна. Все те же двенадцать кредитов. Но продавцы мебели, как и прочего барахла — драгоценностей, одежды, антигравитационного оборудования и косметики, — считали твоего приятеля платежеспособным.
— Я хочу его видеть… То есть его тело.
— Не советую.
— Может быть, убит вовсе не он.
— Господина Кормана опознали, — веско заявил сержант.
— Не можешь предъявить его тело?
— Могу. Идем, раз тебе охота. Морг здесь. И хорошо, что с утра не ел.
— Где здесь?
— В номере. Этот номер «Эдема» предусматривает все, что может понадобиться современному человеку. Включая многоконфессиональную церковь, родильную палату, искусственную матку для взращивания зародыша и морг.
Блестящий ящик выкатился из холодильника и раскрылся сам собою, ибо он был создан лишь для того, чтобы хранить и чтобы раскрываться, равнодушно демонстрируя содержимое. Голова Кормана в ореоле густых черных волос казалась почти живой. Запрокинутое лицо. Острый подбородок. Нос с горбинкой — горбинка у мертвеца сделалась чуть заметнее. Шея с острым кадыком. Широкие плечи, опять же худые, и руки очень длинные, покрытые густыми темными волосами. Но от ключиц до самого лобка тело имело вид освежеванной туши из мясной лавки начала двадцатого века — тонкие пленки красного на белых ребрах, ямина, прежде вмещавшая внутренности, и сероватая белизна позвонков под слоем запекшейся крови.
Платон отвернулся, пытаясь справиться с конвульсивными спазмами желудка. И кинулся вон из морга. Да, хорошо, что он не ел — желудочный бунт прекратился после нескольких глубоких вдохов.
— Зачем? — прошептал Платон, когда из морга неспешной походочкой вышел Дерпфельд. — Зачем его вскрывали? Неужто нет больше сканеров и…
— Тело нашли в таком виде.
— Где? В морге?
— Нет. В спальне. И никаких намеков на внутренности. Как будто их кто-то сожрал. И даже крови почти не было. Чистые простыни — лишь несколько капель вокруг…
— Его убили в другом месте, а тело перенесли, — Платон иногда почитывал детективы, все больше классику, про те времена, когда не было молекулярных анализаторов и детекторов правды в каждом полицейском участке. Ныне все загадки разрешаются сразу или не разрешаются никогда. Слишком тороплива жизнь: вчерашнее преступление становится фактом прошлого, разгадано оно или нет. Статистика говорит — раскрываемость семьдесят процентов. И значит, тридцать не раскроют никогда. Тридцать безнаказанных преступлений из ста — запланированы. Статистика неопровержима. Странно даже, что Дерпфельд копается с этим делом. Видимо, процент семьдесят еще не достигнут на Райском уголке — и это объясняет все.
— Может быть, и так. Но это «другое место» пока не найдено.
— Что нужно от меня? — Платон чувствовал себя совершенно раздавленным. Если бы Вил Дерпфельд попросил его сейчас признаться в убийстве Кормана, он бы это сделал.
— Думал, ты что-то можешь прояснить. Зачем же я тебя притащил на Рай? Чтобы ты только ахал и блевал?
— Я не блевал.
— Но собирался. Честно говоря, я сильно разочарован.
— Я тоже. Мне надо зайти в бар и выпить.
— Пей, — милостиво разрешил полицейский. — Ты же не арестованный. Но выпивка за твой счет. И еще вопрос… — Дерпфельд чувствовал, что свидетель сейчас мягче воска и не торопился выпускать добычу. — Как у Кормана было со здоровьем? Какие-нибудь хронические заболевания?
— Никаких… Насколько я знаю, конечно. Были травмы… В экспедициях всегда что-то случается… Но он тут же о них забывал. Впрочем, у него не было ничего серьезного. — Археолог напряг свою генетически уплотненную память. — Если не считать случая в замке Семи башен. Кормана завалило в подземелье и раздробило ногу. Доктор Ежевикин его заштопал. Симпатичный такой старикан. У него был один недостаток: он все время поучал нас по всем вопросам.
— Вы брали с собой доктора? В экспедицию — доктора?.. Это же безумные бабки!
— Доктор Ежевикин — искатель приключений. Как я, как Корман. Ездил, так сказать, из любви к старине.
В первые дни знакомства профессор Рассольников считал Кормана чистым служителем чистой науки — точной копией образа сумасшедшего ученого. Образа, который уже более десяти веков не сползает с экранов компов, годографов и с электронных страниц упрямо не желающих умирать книг. У Кормана никогда не было дома ни на одной из самых захудалых планет, он таскал свой старенький научный комп в кейсе, ел что попало, и даже к женщинам был равнодушен. В том смысле, что Фред не делал различия между живыми женщинами и андроидами для сексуальных услуг. Но однажды Корман признался Платону — кажется, они выпили тогда изрядно после провала очередной экспедиции — так вот, дилетант Корман признался своему другу профессору Рассольникову, что мечтает стать богачом. Да, да, очень-очень богатым. Галактическим миллиардером. И когда-нибудь на какой-нибудь планете он отыщет такое…
Что именно он должен отыскать, Фред не сообщил, многозначительно замолчав на полуслове. Но, видимо, знал, что искать, если в свадебное путешествие отправился на Райский уголок. Тогда к словам приятеля Платон отнесся, как к очередной шутке. Но, видимо, это был тот единственный случай, когда Фред говорил серьезно.
Все это обдумывал Атлантида, заказав порцию «Черной собаки» в баре. Великолепная золотая текила, кока-кола без химического привкуса, кубики льда и настоящая вишенка. О цене лучше не спрашивать. Профессор пил в одиночестве — Дерпфельд отправился в полицейский участок. В баре царил полумрак, лишь столик светился. Постояв несколько минут, пока играла тихая музыка и кружились под потолком разноцветные светильники, столик медленно поднялся в воздух и поплыл на улицу, как будто ему надоели отделанные темными панелями стены, зеркальный пол и низкий потолок. Стул с Платоном последовал за столиком. Их что-то связывало — программа чипа или дружественная паутина. Биосистемы обычно надежнее, но профессор предпочитал добрую старую электронику. И стол, и стул выплыли в синее небо так плавно, что из бокала не пролилось ни капли. Столик со стулом скользнули меж пышных макушек местных пальм и опустились возле бассейна с изумрудной водой. Полупрозрачная раковина шезлонга парила в полуметре над песочным напылением дорожки.
