Десмонд Бэгли - Высокая цитадель
Скорость между тем все еще была высока. «Дакота» прошла уже половину полосы, и О'Хара уже видел пустоту, начинавшуюся там, где полоса кончалась. В отчаянии он повернул руль, и самолет нехотя со страшным скрипом пошел вправо.
О'Хара сжался и приготовился к удару. Правое крыло соприкоснулось с каменной стеной, и самолет стало разворачивать. О'Хара увидел, как стена пошла прямо на него. Нос самолета врезался в скалу, треснул, и переднее стекло кабины разлетелось вдребезги. Потом что-то ударило О'Хару по голове, и он потерял сознание.
VII
Он пришел в себя оттого, что кто-то бил его по щекам. Его голова перекатывалась из стороны в сторону, ему хотелось, чтобы это прекратилось и он смог бы опять уйти в забытье, но удары продолжались. Он застонал и с трудом открыл глаза.
Наказание исходило от Форестера. Когда тот увидел, что О'Хара очнулся, он повернулся и сказал Родэ:
— Держите его под прицелом.
Родэ улыбался. Он держал пистолет в руке, но дуло было опущено вниз. Форестер сказал:
— Что ж это вы, черт возьми, устроили?
О'Хара, морщась от боли, поднял руку и, ощупав голову, обнаружил шишку величиной с куриное яйцо. Слабым голосом он проговорил:
— Где Гривас?
— Кто это Гривас?
— Мой помощник.
— Он здесь. Но он в плохом состоянии.
— Надеюсь, что этот негодяй умрет, — сказал О'Хара. — Он наставил на меня револьвер.
— Вы управляли самолетом, — сказал Форестер, зло глядя на О'Хару, — вы посадили самолет. Я хочу знать, почему.
— Это Гривас. Он вынудил меня.
— Сеньор командир говорит правду, — сказал Родэ. — Этот Гривас собирался стрелять в меня, и сеньор командир ударил его. — Он сдержанно поклонился. — Большое спасибо.
Форестер повернулся, посмотрел на Родэ, затем перевел взгляд на Гриваса.
— Он в сознании?
О'Хара осмотрелся. Бок фюзеляжа самолета был вмят в скалу, кабину пронзил ее острый выступ, который ударил Гриваса и размозжил ему грудную клетку. Дела его, кажется, были плохи. Но он был в сознании, глаза были открыты, и он смотрел на окружавших людей с ненавистью.
О'Хара слышал, как в салоне безостановочно кричала женщина и кто-то еще монотонно и глухо стонал.
— Скажите, ради Бога, что произошло там?
Никто не ответил, так как Гривас начал говорить. Он шепотом, с трудом произносил слова, изо рта у него текла кровь.
— Они схватят вас, — сказал он. — Они здесь будут с минуты на минуту. — Его губы приоткрылись в дьявольской усмешке. — Ничего, я выкарабкаюсь. Меня положат в госпиталь. Но вас, вас… — Его прервал приступ кашля. — Но вас всех прикончат. — Он поднял руку, пальцы сжались в кулак. — Вивака…
Рука бессильно упала вниз, а выражение ненависти в глазах сменилось удивлением — удивлением перед смертью.
Родэ схватил его за руку, пощупал пульс.
— Все, это конец.
— Он был каким-то фанатиком, — сказал О'Хара. — Абсолютно сумасшедший.
Женщина продолжала кричать, и Форестер сказал:
— Ради Бога, давайте выбираться отсюда.
В этот момент хвост «Дакоты» опасно присел вниз, а кабина задралась кверху. Послышался звук рвущегося металла, и над выступом скалы, который размозжил Гриваса, поползла трещина. О'Хара вдруг с ужасом осознал ситуацию.
— Ни с места! — закричал он. — Не двигайтесь!
Он повернулся к Форестеру.
— Выбейте это окно.
Форестер с удивлением посмотрел на топор в своих руках, словно он забыл о его существовании, и, размахнувшись, ударил им по стеклянно-пластиковому овалу. Тот, не выдержав такого яростного удара, разлетелся вдребезги, и образовалась дыра, через которую мог пролезть человек.
О'Хара скомандовал:
— Я вылезу и посмотрю, что там. Никто из вас пока не должен двигаться. Позовите из салона всех, кто может подойти сюда.
Он пролез в дыру и с удивлением увидел, что нос «Дакоты» снесен напрочь. Он взобрался на верх фюзеляжа и посмотрел назад. Хвост и одно крыло висели в воздухе там, где кончилась полоса. Весь самолет был словно на весах, и пока он смотрел, задняя часть его опустилась еще ниже. Со стороны кабины послышался скрежет.
Он лег на живот и пополз, извиваясь, вперед, чтобы заглянуть в кабину сверху.
— Положение скверное, — сказал он Форестеру. — Мы висим на двухсотфутовой высоте, и единственное, что держит эту чертову машину, — кусок скалы. — Он показал на вонзившийся в кабину каменный выступ. — Если кто-нибудь пойдет назад, равновесие может быть нарушено, и самолет полетит вниз.
Форестер повернул голову и прокричал:
— Все, кто может двигаться, сюда!
Послышалось легкое движение, и в дверь протиснулся Виллис. Голова у него была в крови. Форестер опять закричал:
— Еще кто?
Сеньорита Монтес умоляющим голосом проговорила:
— Помогите моему дяде, пожалуйста, ну, пожалуйста.
Родэ, оттеснив Виллиса, шагнул в проем двери. Форестер резко сказал:
— Не ходите слишком далеко.
Родэ, не взглянув на него, вышел в салон и наклонился, чтобы поднять Монтеса, который лежал около двери. Взяв его под мышки, потащил в кабину. Следом вошла сеньорита Монтес.
Форестер посмотрел на О'Хару.
— Здесь слишком много народу. Надо начать выводить людей наружу.
— Сначала пусть просто вылезут наверх, — сказал О'Хара. — Чем больше веса будет здесь, тем лучше. Пусть сначала идет девушка.
Она покачала головой.
— Нет, сначала дядюшка.
— Ради Бога, он ведь без сознания, — сказал Форестер. — Идите, я позабочусь о нем.
Она продолжала упрямо мотать головой, и О'Хара вмешался:
— Ладно. Виллис, выходите. Не будем терять времени. — Голова у него раскалывалась, он с трудом дышал в разреженном воздухе. Сил и желания возиться с женскими капризами не было.
Он помог Виллису вылезти из окна и проследил, чтобы тот разместился на верху фюзеляжа. Когда вновь заглянул в кабину, девушка переменила свое решение. Родэ поговорил с ней мягко, но решительно. Она прошла в кабину, и О'Хара помог ей выбраться наружу.
Следующим подошел Армстронг. Он сказал:
— Там сзади кровавое месиво. Я думаю, что пожилой человек в заднем ряду мертв, а его жена тяжело ранена. Боюсь, что ее нельзя трогать.
— А что насчет этой женщины, Понски?
— Она прекратила кричать, сейчас просто сидит, уставившись в одну точку.
— А Пибоди?
— Багаж бросило на нас обоих, и он наполовину погребен под ним. Я не смог его оттуда вытащить.
О'Хара попросил Форестера пойти посмотреть. Родэ стоял на коленях около Монтеса, стараясь привести его в чувство. Форестер, поколебавшись, сказал:
