Икста Мюррей - Королева нефритов
ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ
Как известно, у древних майя пещеры считались священными местами, в которых и живые, и мертвые могли общаться с потусторонним миром. Захоронения нередко устраивали именно в этих подземных пространствах, заполняя их мумиями, мощами и костями — с тем, чтобы духи предков могли легко перемещаться.
Данная пещера имела точно такое же предназначение.
Лучи фонариков сверху донизу осветили предмет, возле которого сидела моя мать. Огромный прямоугольник представлял собой не что иное, как саркофаг, сработанный из цельного куска голубого нефрита и со всех сторон покрытый искусной резьбой. Здесь были изображены карлики и воины, жрецы и ведьмы, розы и геометрические фигуры. Высота гроба составляла примерно два фута, ширина — три, а сверху он был некогда закрыт сделанной из того же нефрита массивной крышкой, которую кто-то снял и переместил к стене. В саркофаге лежало стройное тело худощавой молодой девушки — по крайней мере она показалась мне молодой. Хорошо сохранившееся тело имело цвет мореного дуба, кости по текстуре напоминали старый янтарь. Руки усопшей походили на окаменевшие ветки; выражение лица, по цвету напоминавшего мокрое тиковое дерево, нельзя было назвать спокойным. Длинные ноги стали похожи на ветви и корни сепии — деревьев, мимо которых мы только что проходили. Голова была словно сделана из пергамента, а на впалой груди лежали какие-то предметы, но то были вовсе не птичьи яйца, как показалось нам сначала.
При погребении эту девушку украсили нефритовыми безделушками, ограненными, как бриллианты, и испещренными иероглифами. Украшения голубыми огнями сверкали по всему телу. Древние ремесленники не только искусно огранили камни, они вырезали из нефрита крошечных идолов, розы (как это делали с изумрудами ацтеки), громадные капели и даже ломтики хлеба, оправленные в серебро и золото. Посередине сокровищницы лежал большой плоский кулон из голубого нефрита. На кулоне были вырезаны надписи, которые показались мне знакомыми.
Подняв кулон, я поднесла его к свету; в свете фонаря внутри голубого вещества можно было различить некий красно-золотой знак:
Я знала, что это символ нефрита.
— И который из них тот самый? — спросила Иоланда.
— Ты не поняла, — сказала мама. — Это она. Она и есть «Королева нефритов». Как мне представляется, это женское тело. И я абсолютно точно знаю, что женщин хоронили именно так.
— «Королева нефритов», — проговорил Эрик. — То есть вы хотите сказать, что вот эта женщина — «Королева нефритов»?
Фонарики разом осветили тот участок пещеры, где на стене виднелись поблекшие иероглифы синего, красного, черного и зеленого цвета.
— И что же они означают?
— Ну, — сказал Эрик, — если твоя мать права, в вольном переводе это звучит так: «Моя красавица, моя королева; рыдать на твоей могиле; сердце; потерял». Увы, это все. При таком освещении я больше ничего не могу здесь разглядеть.
— Я знаю, что здесь написано, — сказала Иоланда. — Знаю эти слова.
— Это очень старая поэма, — сказала моя мать. — Знаменитая.
— Ты уверена? — спросила я. — Это точно?
— Да, уверена! — твердо ответила мама.
Подойдя к стене, Иоланда взглянула на символы и, выпрямившись в темноте, стала напевать слова баллады. Ей вторила моя мама:
Что я наделал,
Моя красавица, моя королева?
Почему ты меня оставила
В этом мире,
Таком холодном и пустом?
Твои щеки так бледны,
Моя принцесса, моя детка,
Я рыдаю на твоей могиле,
Мое сердце превратилось в камень.
Мое сердце стало пещерой.
Я потерял тебя,
Я потерял тебя
И сам я потерялся.
Моя родная,
Я ходил кругами
И шел по прямой —
Я боролся с ветром,
Поплатившись за свои грехи,
Из-за которых остался здесь —
Без тебя.
Мое сокровище, моя прелесть.
Прости меня.
Останься в моих объятиях,
Чтобы я мог целовать тебя,
Не остывай.
Я потерял тебя,
Я потерял тебя —
И я тоже погибаю,
И я тоже погибаю.
Погибаю —
Без тебя,
Моя родная.
— Получается, что нефрит, — сказала мама, когда они кончили петь, — это не камень, не магнит и не талисман. Иероглиф, которому мы приписывали значение «нефрит», на самом деле всегда обозначал женское имя — имя этой девушки. К минералу под названием «нефрит» он никогда не имел отношения — это его значение мы взяли из перевода, сделанного де ла Куэвой. Увы, Баладж К’уаилл обманул губернаторшу, и в результате перевод оказался неверным. Король сходил с ума вовсе не по камню, а по своей собственной жене. Эту песню он пел после ее смерти. А мы ни о чем не догадывались…
— Просто фантастика! — восхитился Эрик. — Это даже интереснее, чем то, что недавно нашли в Сьеррас.
Мама наклонила голову набок:
— А что нашли в Сьеррас?
— Об этом, доктор Санчес, я расскажу вам потом.
Мама подняла брови, но, решив пока не настаивать, снова повернулась ко мне и трижды поцеловала в щеку.
— Ну вот тебе и разгадка, моя радость, — сказала она. — А ты прошла весь этот путь, чтобы найти меня.
— И нашла, — ответила я.
Обратив к Эрику мрачное лицо, Хуана попыталась улыбнуться:
— Ну что, впечатляет, а, Гомара?
— Весьма впечатляет, профессор.
— Надеюсь, в дальнейшем вы будете относиться ко мне с глубоким почтением и исключительным уважением.
— Ну… я буду работать над этим.
— Вот и отлично. А теперь будьте так добры, поставьте меня на ноги и помогите выбраться из этой гнусной пещеры. А потом, если это вас не затруднит, доставьте меня в больницу, я не слишком хорошо себя чувствую…
Подойдя, Эрик подхватил ее под руки и поднял на ноги — что вообще-то было не очень легкой задачей. После этого мы покинули место захоронения и снова потащились по узким душным тоннелям, мимо ползающих и стрекочущих тварей, а выйдя на воздух, вновь оказались в темном влажном лесу, где перед возвращением в город нам предстояло провести еще одну ночь.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Лагерь мы разбили на поляне, окруженной ониксовыми деревьями, у самого входа в пещеру. Пока Эрик обрабатывал маме раны и давал болеутоляющее, мы с Мануэлем и Иоландой, присев на корточки, при свете фонариков вытаскивали из рюкзаков накидки, пищу, воду, топливо и противомоскитные сетки.
Обменявшись с Иоландой нервными взглядами, я расцеловала Мануэля, а потом вновь посмотрела на свою сестру. Любимая шляпа все еще была на ней, только немного сползла набок. В свете фонарика было видно, что ее лицо расцарапано, хотя и не очень сильно. Под аккуратно застегнутой рубашкой проступали контуры какого-то украшения. Наклонившись, я поцеловала и ее.
