Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
— Э–э, что Гадячий… — небрежно отмахнулся Сорока. — Там любой справится. А тут задание ответственное, и нужны лучшие люди. Я бы сказал, самые лучшие, и кому, кроме вас, сотник, можно доверить такое? Пойдете вы с Юрком, еще десять бойцов, отберете их сами, сотник, вам с ними идти, вам на них опираться.
Муха уже понял, какую свинью подложил ему куренной. Попробовал возразить:
— Но, прошу пана, я давно не был в Квасове, в тех лесах. А каждый день все меняется…
— Леса! — беспечно засмеялся Сорока. — Леса везде одинаковы… А явка в Квасове надежная. Бывший мельник из Грабово, возможно, вы и знали его? Петр Семешок! Золото, не человек, у него — как у Христа за пазухой.
— Хорошая пазуха, знаю я Семенюка, — буркнул Муха. — В гробу бы его видеть, этого мельника. Живоглот проклятый, лишнего куска хлеба не допросишься.
— Завтра на рассвете и выступайте! — уже строго приказал Сорока. — К двадцатому успеете, друг сотник, подберите стрелков и отдыхайте, а то дорога не такая уж легкая.
Сотник Муха вызвал Юрка на скотный двор. Внимательно огляделся, но никого поблизости не было, только две уже выдоенные коровы лениво жевали свежескошенную траву. Муха притянул к себе Юрка, дохнул самогонным перегаром так, что юношу замутило, спросил:
— Ты о приказе говорил кому–нибудь?
— Что вы, друг сотник, это же ясно — секрет.
— И вот что, Гимназист, чтобы твоя Катря…
Юрко перебил его решительно:
— Должен попрощаться!
— Скажешь, что идем в Ровно.
— Что?
— Никто не должен знать о Квасове.
Юрко пожал плечами, но согласился:
— Слушаюсь.
Парень перепрыгнул через жердь и направился за хутор, к стожаре. Свежее сено сюда еще не завезли, и стожара стояла пустой и казалась запущенной, совсем забытой, легкий ветер свистел в щелях, и плохо прибитая доска все время тихо постукивала. Стожара почему–то навеяла на Юрка тоску. Может, потому, что придется проститься с Катрусей. Но в Квасове он наверняка не задержится: какую–нибудь неделю — и снова сюда, на лесной хутор.
Сразу за стожарой тихо журчал ручеек. Юрко перепрыгнул его, свистнул дроздом и тут же услыхал ответ. Счастливый, опустился на траву. Так подавала голос только Катря.
Юноша растянулся на траве лицом вверх. Видел только синее небо с белыми облаками, на фоне которого раскачивался розовый колокольчик. Ему вдруг показалось, что он звонит. Юрко прислушался и, кажется, услыхал мелодичный серебряный звон, звучащий на лесной поляне в ясный прозрачный день, — этот звон может услышать только самый счастливый человек.
Катря растянулась рядом, дохнула Юрку в ухо, засмеялась звонко и громко, но парень настороженно поднял руку.
— Слышишь?.. Колокольчик… — Юрко дотронулся до цветка, и он зазвенел вдруг торжественно.
Этот звон Катря не могла не услышать, девушка сразу поняла это и только положила в знак согласия ладонь на его щеку.
— А ты грустный, — вдруг сказала Катря и вопросительно посмотрела Юрку в глаза.
— Правда?.. Завтра утром уходим…
— Не смей! — вскрикнула она. — Никуда не пойдешь! — Катря села и спросила уже серьезно: — Кто тебя у Сороки держит?
— Я сам.
— Так уж и сам. Вон люди хлеб убирают, а вы автоматами балуетесь.
— Не говори так, мы же за дело…
— За дело? А дело — это работа. Немцев погнали, а вы до сих пор по лесам бродите…
— Так за свободу ж… — Юрко посмотрел на Катрино раскрасневшееся от возбуждения лицо, увидел совсем–совсем рядом синие, синее неба, глаза и добавил неуверенно: — За народ мы…
— А отец в Подгайцах школу открывает, — будто между прочим сказала Катря, но Юрко понял подтекст ее слов.
— Чтобы детей учить большевистской науке?
— При немцах совсем ничему не учили. Твою гимназию когда закрыли?
— В сорок первом.
— Вот видишь! А ты в университет хотел. Во Львове скоро университет откроют.
— Может, и откроют, — согласился Юрко, но сделал вид, что это ему безразлично: даже закрыл глаза и стал покусывать какую–то травинку.
— А я поеду в Ковель.
— С ума сошла?
— Как видишь… — Девушка засмеялась будто бы беспечно, однако какое–то напряжение чувствовалось в ее смехе.
— Что ты не видела в Ковеле? — Юрко быстро поднялся, сел, положив руки на плечи Катре, и заглянул ей в глаза. — Что?
— Пойду в школу.
— А в Подгайцах?
— Здесь только семь классов, а я — в восьмой.
— Так над тобой же будут смеяться: семнадцать лет — в восьмой…
— Пусть смеются, все равно буду учиться. А потом во Львов…
— Катруся, — вдруг сказал Юрко жалобно, — и ты хочешь бросить меня?
— Давай вместе.
— Не могу, — покачал головой, — у меня долг.
— Отец говорил: кто из бандер добровольно сдается, большевики прощают.
— Так я и поверил…
— В Подгайцах на сельсовете воззвание…
— На сельсовете? — удивился Юрко. — Сорока им пропишет воззвание!
— Красные немцев добьют и за вас возьмутся.
Юрко безвольно махнул рукой. Честно говоря, он и сам так думал, но что поделаешь? Уйти от Сороки страшно: оуновцы лютуют, предателям, говорят, нет пощады.
Сидел насупившись, затем решительно вскочил, вытянулся и произнес:
— Ты, Катруся, подожди. — Протянул руку, привлек ее к себе — высокий, сильный, стройный. — Подожди неделю, я вернусь, и мы все решим.
Девушка положила руки ему на грудь, подняла глаза, обожгла голубизной, и Юрко утратил всю свою решительность. А она взлохматила ему русый чуб и тихо засмеялась.
— Глупый еще, — прошептала. — Надо решать: остаешься с Сорокой или со мной?
— С тобой, — сказал Юрко, — только с тобой.
Засмеялась счастливо и прижалась к парню.
— Ну не могу же я… — произнес просительно Юрко. — Ведь мы договорились, и я не хочу нарушать слово. Мужчина я или нет?!
— Куда идете?
Юрко забыл о наказе сотника, да и какие могут быть секреты от любимой?!
— В Квасово.
— Это где?
— Далеко, сто верст.
— Зачем? — посуровела Катря. — Я не хочу…
— Ты же знаешь, у меня руки чистые.
— Что за акция?
— Надо встретить кого–то… — неопределенно ответил Юрко. Подумал немного и добавил: — Если через неделю не вернусь, езжай в Ковель.
— А ты?
— От Квасова до Ковеля ближе.
— Отыщешь меня у тети. Песчаная улица, семь.
— Песчаная, семь, — повторил Юрко. — Через неделю жди меня.
— Буду ждать. — Катря грустно улыбнулась чему–то, но не выдержала, звонко рассмеялась и понеслась по поляне к березовой роще. Юрко бежал за ней, видя, как мелькают ее загорелые ноги, развевается на ветру красная ленточка. За березами началась позапрошлогодняя, поросшая уже кустами гарь, а за ней поблескивало озеро. Сквозь камыш тянулась узкая песчаная полоса, на которой чернел старый, подгнивший челн. В нем поплескивала вода, но они столкнули его в озеро и, отталкиваясь шестом, поплыли вдоль прибрежных зарослей. За ними начиналось мелководье и песчаный берег. Катря, стыдливо поглядывая на Юрка, быстро разделась. Они купались и загорали, пока солнце не спустилось к горизонту, и только тогда двинулись к хутору, держась за руки, какие–то сникшие, встревоженные.
