Андрей Валентинов - Страж раны
Степа не оглядывался — он спешил вперед, в загадочный Дели — цитадель британского колониализма и, одновременно — он был уверен — центр борьбы индийского пролетариата. О покинутом скромном приюте красный командир не жалел — его жизнь только набирала обороты, впереди была далекая дорога, которую следовало пройти, чтобы наконец вернуться в первую с мире страну победившей Революции и стать плечом к плечу с товарищами по Партии. Он спешил и не понимал, чего ждет этот контуженный беляк у входа в покосившуюся развалюху.
Ингвар стоял молча, никого не торопя. Казалось, художник понимает Ростислава, а может, видит то, что способен заметить лишь его взгляд — странного чужака, занесенного бурей в индийскую глушь и теперь никак не решавшегося покинуть свой временный приют. Ингвар не стал доставать блокнот, но его спокойные серые глаза не отрываясь смотрели на двух непонятных соотечественников, таких разных, и в то же время в чем-то очень сходных…
В конце концов Арцеулов, вняв ироничному покашливанию Степы, мысленно сказал: «Прощай» и, повернувшись, зашагал, не оглядываясь, по пустой в этот час улице. Впереди лежал еще немалый путь, в конце которого было теплое зеленое море, когда-то нагаданное ему — и Россия.
12. ЖЕЛТЫЙ ПЛАЩ
…Зеленое море Ростислав увидел не скоро — только через два месяца, когда на индийскую землю пришла весна, показавшаяся явившимся с севера странникам настоящим летом. На редких деревьях шумных делийских улиц распускались невиданной красоты соцветия, воздух стал настолько тепел, что пришлось забыть не только о купленных в феврале плащах, но даже о пиджаках. Впереди было еще более жаркое лето с его непременными многомесячными дождями, но ни Степе, ни Арцеулову увидеть его не довелось. Страна чудес — древняя и таинственная Индия, она же бесправная колония загнивающего британского империализма, навек осталась для них землей мягкого тепла и яркого весеннего солнца.
Эти месяцы они провели по-разному, хотя жили по-прежнему вместе — в небольшой квартирке, снятой по совету Ингвара в европейской части Дели. Сам художник пробыл в городе недолго, уехав куда-то на север, где готовилась его очередная экспедиция в Гималаи. Впрочем, он регулярно присылал телеграммы и пару раз наведывался в Дели, рассказывая о своих грандиозных планах по изучению неведомой для европейцев горной страны, а заодно о том, как продвигается дело двух русских, занесенных войной в самое сердце Британской Индии.
С последним дело продвигалось трудно. Их не отпускали — вежливо, чисто по-британски, с многочисленными отговорками и уверениями в наилучших чувствах. Никто их не допрашивал и даже, на первый взгляд, не следил за ними. Впрочем, заметить слежку на переполненных делийских улицах практически невозможно, да они и не пытались. Единственным ограничением было условие, с самого начала поставленное Ингваром. Ростислав и Степа не должны — под честное слово — покидать Дели.
Слово это соблюдалось строго. Не только Арцеуловым, который вообще серьезно относился к слову русского офицера и дворянина, но даже Косухиным, усвоившим великую большевистскую истину о том, что мораль — категория классовая и к Революции, как таковая, не приложимая. Но в данном случае речь шла не о Революции, а о поручившемся за них художнике. Красный командир не желал подводить политически неразвитого, но такого симпатичного интеллигента, который, вдобавок, рисует не хуже, а в чем-то даже и лучше, чем художники из любимой Степиной фронтовой газеты «В ружье!».
Картины Ингвара они посмотрели сразу же по приезду, навестив художника в его делийской мастерской. Арцеулов, помнивший работы Николая Константиновича еще по довоенным выставкам, был поражен — он не ожидал такого. На холстах громоздились огромные невиданной высоты горы, у заброшенных храмов расцветали странные раскидистые деревья, молчаливые мудрецы застыли в покое у кромки искрящихся на солнце вечных снегов. А главное — краски, цвета, которые невозможно представить тому, кто не бывал за неровной стеной самых высоких в мире гор. Казалось, на холстах оживает уже виденное Арцеуловым — и сердце его дрогнуло.
Гэсэр-хан оказался совсем не похожим на командира Джора, но Ростислава это нисколько не огорчило. Огромный всадник в остроконечной монгольской шапке натягивал тетиву на фоне кроваво-красного неба. Гэсэр — победитель зла и вечная надежда тех, кто нуждался в защите…
Степа осматривал картины с открытым ртом, даже не замечая этого, явно несолидного для представителя Сиббюро обстоятельства. Он то и дело сглатывал слюну, а когда довольный произведенным впечатлением художник поинтересовался его мнением, Степа чуть было не выговорил то, что давно лезло на язык: «Ну, батя, даешь!», но спохватился и, впервые назвав Николая Константиновича «товарищем», заявил, что данные картины имеют огромную художественную ценность для победившего пролетариата, а потому для них нужно создать «народный музей» — выражение, очень понравившееся самому Степе — а «товарищу Ингвару» присвоить, соответственно, звание «народного художника».
Ингвар посмеялся над подобным предложением, хотя и невесело — о музее думать не приходилось, картины шли на продажу. Когда они покидали мастерскую, художник неожиданно предложил Степе и Арцеулову любую картину на выбор, как подарок по случаю их странного знакомства. Арцеулов на мгновенье даже задохнулся от восторга, сразу же подумав о Гэсэр-хане. Но реальность тут же отрезвила. Он ехал туда, где музам надлежало молчать, да и это было бы слишком нескромно — Ингвар и так сделал для них немало.
Степа реагировал куда спокойнее, обстоятельно разъяснив «товарищу Ингвару» что большевики выступают против частной собственности на произведения искусства. А потому он, Степан Косухин, не имеет права даже думать о владении картиной, место которой исключительно в «народном музее». При этом он взглянул на особо полюбившийся ему горный пейзаж и вздохнул…
Ингвар уехал, взяв предварительно с Косухина еще одно обещание — не заниматься политикой. Степа дал это обещание, скрепя сердце, но делать было нечего. Впрочем, в первые дни они просто осматривали огромный город — скученные кварталы Шахджеханабада, многочисленные руины и не менее многочисленные храмы. Юркие мальчишки, поднаторевшие в искусстве гидов, провели их на вершину знаменитого красного минарета Кутб-Минар, показали великую Жемчужную Мечеть императора Аурангзеба, поводили по закоулкам белокупольной Соборной мечети. Несколько раз Степа и Арцеулов прошлись по роскошно отстроенным кварталам нового Дели и даже пообедали, благо средства покуда позволяли, в знаменитом ресторане «Могол».
