Авенир Зак - Утренние поезда
Входит Л и з а.
Н и к о л а й. Поздно. Может, с утра?
В а с и л и й. С утра я в рейс ухожу.
Входит Л е в у ш к а.
Л е в у ш к а. Ты куда?
В а с и л и й. Погоди, Левка, не до тебя. (Николаю.) Ну идешь?
Н и к о л а й и В а с и л и й уходят.
М а й к а. Я его таким никогда не видела.
П о л и н а. А я… помню.
П е ч н и к о в. Да… Васька-полковник…
Л и з а. Нет, не Васька-полковник, а Василий Комаров.
М а й к а (тихо запела).
Вы меня простите, я им говорю,
В следующей атаке обязательно сгорю…
1958 г.
А. Зак, И. Кузнецов
ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ ТРИДЦАТОЕ АПРЕЛЯ
Андрей.
Лейтенант Лифанов.
Тамара.
Военврач.
Барабанов.
Коробков.
Синица.
Учитель Науман.
Дитер.
Тео.
Урсула.
Рейнгольд.
Гельмут.
Часть первая
Весной 1945 года, в разгар боев за Берлин, советские воины заняли здание гимназии, в котором расположился медсанбат. Действие происходит в гимнастическом зале, в кабинете естествознания, превращенном в операционную, в подвале, где свалены поломанные парты и стоят громоздкие шкафы с наглядными пособиями, на улице возле гимназии.
Подвал.
Входят В о е н в р а ч и Б а р а б а н о в. Барабанов освещает подвал, луч света выхватывает из темноты шкаф с запыленными стеклами, парты.
Б а р а б а н о в. Есть кто живой? Выходи!
В о е н в р а ч (прислушиваясь). Никого нет.
Б а р а б а н о в. Вроде бы нет. А проверить, однако, не мешает. (Выпускает очередь из автомата.)
Гулко звучат выстрелы, слышен звон разбитого стекла.
В о е н в р а ч. Зачем стреляешь? А если там… люди?
Б а р а б а н о в. Если люди — нечего им прятаться. А если прячутся, значит, не люди — фашисты. (Прислушиваясь.) Тихо, как на том свете. (Освещая стенку.) Товарищ майор, глядите — круг, а внутри крест… Это у немцев знак… Вот, скажем, бомбежка или пожар, к примеру. Видите, кирка висит… Пробиваешь этой киркой стенку, она тут в один кирпич уложена… и лезешь в другой подвал. А там, в случае чего, ищи такой же крест и двигайся, как в лесу, по зарубкам. Хитро?
В о е н в р а ч. Хитро.
Б а р а б а н о в (кричит). Э-э-э-эй! (Прислушивается.) Видали, как в старину-то строили? Наверху такая катавасия, упаси бог, а тут как в могиле — ни звука.
Слышится отдаленный взрыв.
Ого! Нашу артиллерию и здесь слыхать!
В о е н в р а ч (подошла к шкафу, вынула лейденскую банку). Знаешь, Барабанов, что это такое?
Б а р а б а н о в. Проходил я это… когда еще в школе учился, название забыл, однако.
В о е н в р а ч. Лейденские банки…
Б а р а б а н о в. Они самые. Память у вас — позавидуешь.
В о е н в р а ч. Сын перед самой войной… к экзаменам готовился. Повторял…
Б а р а б а н о в. Сын… Я и не знал, что у вас сын есть.
В о е н в р а ч. И я не знаю: есть или был… Вот что, Барабанов. Скажи старшине, чтобы двери в подвал заколотили… на всякий случай.
Б а р а б а н о в. Сам заколочу. Это по нашей плотницкой части.
Гимнастический зал.
Возле шведской стенки стоят носилки с р а н е н ы м и. Около лейтенанта Л и ф а н о в а сидит А н д р е й. На стене — фотография Гитлера, награждающего Железным крестом мальчика из фольксштурма. Входят В о е н в р а ч, Б а р а б а н о в, Т а м а р а.
В о е н в р а ч. Как наши дела, Тамара?
Т а м а р а. Все нормально, Вера Алексеевна. Уже привозят раненых.
В о е н в р а ч. Скажи, Барабанов, у тебя в голове укладывается, что мы с тобой в Берлине?
Б а р а б а н о в. А вы в окошко гляньте, сразу видать — Берлин. Сержант, который раненых привез, говорит — наши к рейхстагу пробиваются.
В о е н в р а ч (показывая на фотографию). Взгляни, Барабанов, с какой любовью он смотрит на своего фюрера, этот мальчик.
Б а р а б а н о в. Волчонок.
В о е н в р а ч. Губы пухленькие, как у девочки… Как ты думаешь, Барабанов, когда кончится война?
Б а р а б а н о в. Завтра, товарищ военврач.
В о е н в р а ч (улыбаясь). Завтра? Может быть, и завтра. Только у меня все это не укладывается в голове.
А н д р е й (подходит к Военврачу). Товарищ военврач, разрешите обратиться.
В о е н в р а ч. Что тебе?
А н д р е й. К вам поступил раненый… лейтенант Лифанов… Вон он… лежит…
В о е н в р а ч. Что с ним?
А н д р е й. Товарищ военврач, просьба у меня… чтобы операцию лейтенанту Лифанову сделали вы сами, лично…
В о е н в р а ч. У нас есть хирурги не хуже меня.
А н д р е й. Говорят, у вас рука… счастливая.
В о е н в р а ч. Кто говорит?
А н д р е й. Вся дивизия говорит. И капитан Подтосин, и старший сержант Мокин, и сам подполковник Рощин.
В о е н в р а ч. А кто он, этот лейтенант, за которого ты просишь?
А н д р е й. Лейтенант Лифанов — командир разведчиков. Имеет девять боевых наград. Между прочим, три дня назад получил орден Александра Невского.
В о е н в р а ч (улыбаясь). Ну, если ты так настаиваешь… Буду оперировать.
А н д р е й. Спасибо, товарищ военврач.
В о е н в р а ч. А ты что здесь делаешь? Тоже ранен?
А н д р е й. У меня пустяки — царапина.
Т а м а р а. Оля его перевязала. Говорит — герой, терпеливый.
В о е н в р а ч. А как же иначе — солдат!
Андрей отходит к Лифанову.
Вот что, Барабанов, скажите Марченке, чтобы мальчишку этого из медсанбата не выпускали. Обидно будет, если какая-нибудь шальная пуля его заденет… за день до конца войны… (Улыбаясь.) Ты ведь обещал мне, что война кончится завтра?
Б а р а б а н о в. Так точно, товарищ военврач, завтра.
В о е н в р а ч (показывая на фотографию Гитлера). А это — убери.
Подвал.
