Виталий Мелентьев - Одни сутки войны
Из-за поворота траншеи вывернулся подтянутый, в отлично пригнанной шинели, офицер в фуражке с высокой тульей. Он приостановился и оглянулся. Шарафутдинов по погонам определил — капитан, гауптман. Кажется, артиллерист. Во всяком случае он двигался со стороны артиллерийского НП. Гаубичники правильно сказали Матюхину: на НП часто бывают офицеры. Гауптман пошел медленнее, у самого поворота в ход сообщения приостановился и опять оглянулся. Там, сзади, слышался стук кованых каблуков. Кто-то бежал вслед, и сержант Шарафутдинов сразу сообразил — ординарец. Офицер поморщился и повернулся, чтобы войти в ход сообщения, но, увидев Гафура, отрывисто спросил:
— Что вы здесь делаете? Почему не отдыхаете?
Шарафутдинов вытянулся и, лихо козырнув, четко ответил:
— Разведчик, господин гауптман. Иду на НП.
Лицо у гауптмана приобрело спокойно-презрительное выражение, а потом стало меняться: он увидел русский автомат. И по тому, как дрогнули у него губы, как округлились глаза, а рука в желтой кожаной перчатке потянулась к кобуре, Гафур понял, что все пропало — сам он не справится с гауптманом, а подать знак товарищам не успеет.
Но Шарафутдинов не знал, что Сутоцкий, не видя офицера, внимательно следил за старшим группы захвата и по выражению его лица понял: дело плохо. А тут еще гауптман сделал шаг в сторону поворота, и Сутоцкий, мгновенно сориентировавшись, выдвинулся и увидел немца.
Гауптман его не заметил, он следил за каждым движением Шарафутдинова, и Николай Сутоцкий очень спокойно выдал крюк левой. Офицер чуть приподнялся и рухнул. Николай бросился на него, забил в рот кляп и вроде бы даже неторопливо — так, по крайней мере, показалось и Закридзе и Шарафутдинову — достал из кармана солдатский ремень, поддел его под мычащего немца и затянул, прижав руки пленного к бокам, по стойке «смирно».
Шарафутдинов перепрыгнул через Сутоцкого и немца, бросился к повороту траншеи, откуда слышались торопливые шаги. Закридзе тоже не спеша — так казалось Сутоцкому — вынул ремень и связал немцу ноги.
Ординарец гауптмана вывернулся из-за поворота траншеи почти бегом. Шарафутдинов не стал стрелять или бить — он нырком бросился под ноги солдату, а тот, еще ничего не понимая, но уже краем зрения увидев распластанного командира, шлепнулся носом в землю и, как ящерица, стремительно перевернулся на спину, выпрастывая автомат. Но Шарафутдинов уже успел вытащить нож из ножен и в неистовом, по-рысьи точном броске навалился на солдата и вонзил, как учили, нож.
Немец захрипел, но Шарафутдинов сейчас же закрыл ему рот ладонью и почувствовал, что на руку полилось что-то горячее. Он выдернул нож, не думая, вытер о немца и, задрав штанину, засунул его за голенище. В уголках губ немца пузырилась розовая пена, расширенные в смертном ужасе глаза вспыхнули, осветили молодое лицо и стали гаснуть. И тут Шарафутдинов ощутил, как тело под ним обмякло, по нему пробежала последняя дрожь, и Гафур, еще никогда в жизни не видевший смерти так близко, понял, что немец умер. Он подхватил его за ноги и поволок в отводок хода сообщения, ведущего к дзоту. Разведчики не ждали его. Закридзе вылез из траншеи, и Сутоцкий подал ему еще не вполне пришедшего в себя, но уже извивающегося офицера. Закридзе тряхнул его, положил на землю и подал руку Николаю. Они подхватили капитана за ремни и побежали вниз.
Бросив труп, Шарафутдинов наклонился, чтобы достать документы, быстро нашел в теплом нагрудном кармане бумажник и стал засовывать его за пазуху. Голова немца тихонько повернулась набок, на губах стал взбухать розовый пузырь. Вокруг него закурчавились розовые же пузырьки. Гафур дернулся, но оторвать взгляда от этих живых на неживом лице розовых пузырьков не мог. Он почувствовал, что левая его ладонь — липкая, и быстро взглянул на нее: она тоже была в розовых разводьях.
Нет, то был не страх. То родилось страшное, нутряное чувство омерзения перед всем тем противоестественным, что только что произошло. Чувство это жило вне мозга, оно было сильней мысли, и поэтому, повинуясь ему, пустой желудок — разведчики шли в поиск на голодный желудок: если ранят в живот, больше шансов выжить — как бы перевернулся, к горлу подкатил комок судорожной, непреодолимой рвоты. Шарафутдинов все-таки нашел в себе силы сдержать этот позыв, рванулся от трупа и, зачем-то перепрыгнув офицерскую фуражку с высокой тульей, парадно лежавшую на грязной доске, выбрался из траншеи.
Сутоцкий с Закридзе отбежали уже далеко. В траншеях противника было по-прежнему тихо. И Шарафутдинов бросился догонять товарищей — прикрытия не требовалось. Бежать вниз оказалось не так уж просто — пришлось балансировать левой рукой, и в какую-то секунду Шарафутдинов увидел между растопыренными пальцами розовые пленочки. И снова яростный приступ рвоты скрутил его. Он упал, перевернулся и успел только стать на колени. Его выворачивало наизнанку, он задыхался, успевая думать: «Что же это? Как же это?»
19
Вероятно, первым, кто увидел выскочившего на бруствер Закридзе, был Грудинин. Сквозь оптический прицел он сразу определил, что Закридзе вытаскивает на поверхность немецкого офицера, и оценил удачу. Он выделил амбразуру немецкого НП, затаил дыхание и сделал первый выстрел. Трасса родилась где-то над ничейной полосой и вонзилась в амбразуру. Почти никто этого не заметил — мало ли кто стреляет? Но сигнал сразу поняли другие снайперы, и, когда на поверхности появился Шарафутдинов, десятка полтора снайперов попарно уже вели прицельный огонь по амбразурам дзотов и дотов, а четверо, вместе с Грудининым, по НП артиллеристов.
Капитан Маракуша увидел разведчиков почти одновременно со снайперами и приказал позвонить Лебедеву на НП комдива, но там тоже заметили разведчиков, и Лебедев кивнул артиллерийскому офицеру, руководившему артиллерийским прикрытием поиска. Тот отдал приказ через телефонистов и радистов. Что было дальше, можно представить. Старшие на батареях, приняв команду, закричали:
— Батарея, к бою!
Потом выкрикивались значения уровней и прицелов, звучали доклады о готовности, и в тот момент, когда Шарафутдинов, теряя сознание от приступов рвоты, стал скатываться вниз, а Закридзе и Сутоцкий уже почти сбежали с бугра, ударили орудия и минометы. Ударили с разных сторон и с разных дистанций, как бы веером сводя снаряды на пятачке участка поиска. Поскольку еще не известный советским войскам запасной командный пункт противника был как раз в центре участка, то большинство снарядов и мин упали вокруг него.
После этих первых снарядов последовала небольшая пауза — артиллеристы проверяли правильность прицелов и уровней. Подготовку данных они провели грамотно, погрешностей не обнаружилось, и на огневых строго по плану прозвучала команда:
