Яков Наумов - Двуликий Янус
Подумав с минуту, в правом углу он написал: «Осетров („Острый“)» — и соединил эту надпись с надписью «Быстрый», но ни от нее, ни от «Быстрого» линии к «Зеро» не шло, зато такие линии появились, когда снизу листа было написано: «Кинжал» (Менатян)», а затем «Шкурин („Сутулый“)». Потом было написано: «Варламов, институт Варламова».
Некоторые, из этих надписей майор соединил между собой и опять задумался. Надолго. Встал, снова принялся расхаживать. «Какие линии сходятся к „Зеро“? — думал он. — Какие и как пересекаются? Кто из известных нам действующих лиц связан между собой? Как?.. Гм…»
Кирилл Петрович снова подошел к столу и перечитал расшифрованную радиограмму. «Так, что здесь особо любопытно? „Сутулый“! Что о нем сообщается?»
Твердой рукой майор провел на своей схеме еще одну черту, жирную, отчетливую, сделал под словом «Зеро» надпись, затем снял телефонную трубку и вызвал одного из своих помощников.
— Вот какое дело, — сказал он, поглаживая бритую голову и осторожно подбирая слова. — Есть задание. Очень серьезное. Надо присмотреться к одному человечку. Попристальнее. Только чтобы комар носа не подточил, чтобы он, этот человек, ничего не заметил, не заподозрил. Никоим образом. Ясно? Это по делу «Зеро».
Скворецкий с минуту помолчал, как бы еще раз все продумывая, и тихо, вполголоса назвал фамилию.
— Что? — охнул ошарашенный сотрудник. — Вы, никак, шутите, товарищ майор? Так это…
— Тш-ш-ш!.. — предостерегающе поднял палец майор. — Пока помалкивай. Понял? Молчок. Никому ни слова. Никому. Вот когда поработаем…
Выпроводив так и не пришедшего в себя от изумления сотрудника, Кирилл Петрович спрятал исчерченный лист бумаги в свой сейф и повернул ключ в замке; затем связался с Тулой, с Управлением НКГБ, и попросил срочно разыскать Горюнова: пусть тот немедленно позвонит в Москву.
— Виктор? — сказал он, когда раздался звонок. — У тебя все в порядке? Нормально? Ну и отлично… Так вот какие дела: переходи на готовность номер один.
— Как? — воскликнул Горюнов. — Есть новости?
— Есть, — спокойно сказал Кирилл Петрович. — И существенные. Надо полагать, «гость», вот-вот прибудет. Понял? Кстати, судя по некоторым данным, есть основания полагать, что его кличка «Кинжал».
…Кончился очередной концерт актрисы Языковой в Доме офицеров Тульского гарнизона. Концерт прошел с большим успехом: пела Татьяна в этот вечер с подъемом, многие номера исполняла на «бис». Зрители кричали:
— «Землянку», просим «Землянку»!
— «Темную ночь»! — требовали другие.
— «Офицерский вальс»!
— «Огонек»! Даешь «Огонек»!
И Таня пела. Пела «Землянку», «Офицерский вальс», «Огонек»… Ее долго не хотели отпускать.
В этот вечер с первой минуты, едва она вышла на сцену, Татьяну охватило чувство какого-то странного, не похожего на то, как бывало обычно, возбуждения. На нее из притененного зала смотрели сотни пар глаз, к этому она привыкла, но на этот раз она чувствовала на себе чей-то особо пристальный взгляд. Татьяна взволнованно пробегала глазами по расплывчатым в полумраке лицам зрителей и вдруг «натыкалась» на этот необычный взгляд, но это длилось мгновение. Мгновение — и взгляд потухал, все исчезало. Как ни старалась Татьяна, она ничего не могла разглядеть, не могла понять: что это? Что с ней происходит?
Уставшая, все еще не оправившись от странного волнения, покидала актриса Дом офицеров. У подъезда ожидала машина. Возле стояли седоватый подполковник и молоденький лейтенант, совсем еще мальчик.
— Разрешите, Татьяна Владимировна, мы вас доставим в гостиницу? — просительно приложил руку к фуражке подполковник.
Таня отказалась: ей хотелось побыть одной, пройтись. Вечер стоял чудесный — теплый, тихий. Однако отделаться от настойчивого подполковника оказалось не так просто.
— Вы предпочитаете пройтись пешком? — сиял он улыбкой.
— Да, — суховато сказала Языкова. — И, вы знаете, я предпочитаю ходить одна. Извините, но такая уж у меня привычка. Еще раз прошу простить…
— Ну уж нет! — воскликнул подполковник. — И не думайте, дорогая Татьяна Владимировна.
Не спрашивая разрешения, подполковник подхватил Таню под руку, лейтенант, чуть поотстав, пристроился сзади, и все втроем зашагали к гостинице. Виктор, наблюдавший со стороны эту сцену, чуть усмехаясь, шел в сторонке.
Тане удалось избавиться от не в меру назойливых поклонников только возле самой двери своей комнаты.
Как ни была Таня раздосадована бестактной настойчивостью подполковника (с ней такое случалось не часто: в воинских частях, где ей приходилось бывать, к ней относились тепло, внимательно, с уважением), она сразу же забыла об этом мелком эпизоде, едва очутилась в своей комнате. Вновь и вновь возвращалась мысль актрисы к необъяснимому ощущению, которое она испытала во время концерта. Что это было? Кто это был?..
С пылающими щеками Татьяна принялась расхаживать взад-вперед по маленькой комнате, натыкаясь то на громоздкую кровать, то на стол, стоявший возле окна.
Прошло около получаса. Раздался тихий, осторожный стук в дверь, словно скребли ногтем. Татьяна остановилась, поморщилась: «Опять этот несносный подполковник! Ну что за человек? Совершенно лишен элементарного такта. Неужели не понимает, что он ей неприятен, что ей вообще противны подобные ухаживания? Нет, она ему не откроет, ни за что не откроет. Он может убираться ко всем чертям!»
Таня молчала. Не шевелилась. Стук повторился чуть громче, настойчивее. Еще. Еще…
Ах так? Хорошо. Отлично. Сейчас она ему все скажет. Татьяна стремительно шагнула к двери, рывком распахнула ее и в то же мгновение отшатнулась назад, судорожно прижав ладонь к губам. Там, в коридоре, стоял… Аракел Менатян. Не спуская с Таниного лица горящих глаз, он вошел в комнату, тихо прикрыл за собою дверь, повернул ключ в замке и заключил Таню в крепкие объятия.
Языкова была потрясена, на какое-то время утратила дар речи.
— Таня, Таня-джан, — шептал он срывающимся голосом, — голубка моя…
Наконец Татьяна пришла в себя. Мягко, но решительно она освободилась из объятий Менатяна, отстранилась и испытующе вгляделась в его лицо. Менатян выглядел хорошо: упитанный, сытый, ухоженный. Разве только чуть оброс жесткой щетиной — как видно, сегодня не брился.
Волнение, охватившее обоих в первый момент встречи, улеглось не сразу. Слова приходили с трудом, постепенно. Разговор поначалу не вязался. То один, то другой начинал фразу, задавал вопрос, обрывал, не договорив, не дождавшись ответа, и снова начинал.
