Александр Свешников - Сибирская одиссея
Наконец, Виктор вспомнил название реки, прорезающей агульское белогорье – Орзагай! Странное, непривычное название, которое Андрей вначале читал как «Оргазай», а иногда и вовсе называл «Организаем», никак не привыкая к редкому для русского языка сочетанию букв «р» и «з». Одна из ниток маршрута должна была проходить по нему. Кто знает, может, и удастся в следующем сезоне выбраться опять в Саяны, ведь в этом горном крае так много осталось не увиденного, не пройденного и интересного.
Вечером вновь выглянуло солнце. Капли дождя, будто бисеринки, заиграли на листьях и ветках, золотыми звёздочками вспыхнули на посвежевших камнях, и Виктор не удержался и, достав из кофра фотоаппарат (как хорошо, что он не послушал Андрея и взял два!), пополз к своему «домашнему бассейну», чтобы сделать несколько снимков. Но внимание его переключилось с блестящих капелек на сам склон, по которому он два дня назад совершил неудачное путешествие. Он притягивал его, как место преступления влечёт преступника. И в итоге он несколько раз сфотографировал блестящие от воды камни, оправдывая это тем, что теперь полученные кадры останутся как память о событиях, здесь произошедших. В воде, под самым водопадом, Виктор разглядел свой фотоаппарат с широкоугольным объективом. Глубина там, действительно, была приличной, но главное – рядом не было берега, только отвесная каменная стена. Поэтому даже если придумать какую-то длинную палку с крючком – всё равно затея эта вряд ли даст желаемый результат. И он уговорил себя не заниматься бесполезной работой, чтобы, не дай бог, не поскользнуться ещё раз и не очутиться в этом бассейне, плавание по которому с одной ногой наверняка не доставит ему особого удовольствия.
Ночью у него снова начался жар. Всё-таки ослабленный организм подхватил какую-то инфекцию или простуду, несмотря на стресс и травму. Это Виктора очень расстроило. Он обливался по́том, стонал, ворочался, никак не находя удобного для больной ноги положения. Опять ему мерещились шорохи и шаги, хруст веток и недовольное рычание. И он уже не понимал, что происходит – то ли он постепенно сходит с ума от нервного напряжения, постоянной боли и температуры, то ли всё же у палатки кто-то ходит. И тут Виктор вспомнил, что забыл-таки сжечь старый окровавленный бинт! Целый день он думал об этом, но, когда разводил костёр для ужина, отвлёкся какими-то другими мыслями, и вот теперь только вспомнил о бинте.
«Видимо, всё же трахнуло меня по голове во время падения! – ругал он себя, прислушиваясь к звукам. – Надо собраться, надо всё время контролировать свои действия и не повторять глупостей!»
Ближе к утру жар прошёл, и Виктор уснул.
Следующий день выдался серым, с периодически моросящим дождиком и редкими голубыми просветами на небе. Стало прохладно, и Виктору пришлось надеть на себя свитер и тёплые штаны. Очень много усилий у него ушло на то, чтобы переодеть нижнюю часть – нога так сильно болела, что даже дотрагиваться до неё он боялся. Видимо, от нервного напряжения в организме произошли изменения, и болевой порог значительно понизился. Начала ныть и левая нога. Она почему-то опухла, будто её накачали жидкостью, сделалась какого-то синюшного оттенка и с трудом сгибалась в колене. В аптечке нашлись какие-то успокаивающие и болеутоляющие мази, взятые для растирания перенапряжённых в походе мышц. И он, недолго думая, намазал одной из них левую ногу в области колена. Процедура принесла некоторое облегчение, и он решил в будущем пользоваться мазью ежедневно, ведь потеря второй ноги совсем не входила в его планы.
Хотя Виктор и старался занять себя делом, но всё равно каждый день, каждую свободную минуту возвращался мыслями к чуду, спасшему его от смерти. Он прекрасно понимал, что ничего в жизни не происходит просто так, во всём есть потаённый смысл, не всегда доступный человеку. Но Виктор хотел узнать, почему он был спасён, для каких таких дел и свершений оставлен на этой земле?
Он был уверен, что кроме физических законов в мире параллельно существуют законы иного плана. Их можно назвать как угодно – совестью, духовностью, божественностью. И в его чудотворном спасении нужно благодарить только их. Что-то он должен был из этого вынести, что-то очень важное осознать. Возможно, что удерживающей силой в случившемся являлся Андрей – человек честный и открытый, не умеющий лукавить и воспринявший его беду, как свою собственную. Но как постигнуть смысл того, что произошло, как по-другому назвать, если не Промыслом Божьим?
Думая об этом, Виктор невольно приходил к выводу, что всё в конечном счёте должно закончиться хорошо. И веря в закономерность жизни, в её божественную мудрость, он успокаивался, в голове наступало просветление, и даже физическая боль постепенно отступала.
Одним тёплым вечером он решился наконец отпилить некоторые ветки с закрывающих вид кустов ольхи. Для этой цели он взял складную ножовку и пополз вниз по склону. Кусты росли на самом краю перед обрывом. За ним был второй каскад водопадного ручья, точь-в-точь повторяющий по своей конфигурации первый, и заканчивался он тоже небольшим бассейном с водой, который они с Андреем фотографировали перед началом подъёма на горку.
Отпилив несколько высоких веток, Виктор мечтал получить возможность прямо от палатки наблюдать противоположный берег долины. К тому же теперь он и сам будет хорошо виден, если вдруг по тропе у реки пойдут люди. Всё-таки он надеялся на случайных туристов или охотников. Было ещё только начало осени, самое время для путешествий, рыбалки и охоты.
Преодолев непростые тридцать метров, отделяющих палатку от ольшаника, он вытащил ножовку и начал пилить одну из наиболее мешавших веток. Ножовка была хорошая, остро заточенная, и дело это не представляло особого труда.
Убрав пару веток, Виктор отполз обратно к палатке и проверил, насколько изменился обзор. Так он проделывал несколько раз, подобно художнику, оценивающему свою картину с расстояния. Постепенно долина Сыни открывалась перед его взором. Как истинное произведение искусства, вид её доставлял Виктору радость, будто из-под закрашенного ненужной краской полотна проступало наконец подлинное изображение, долгое время скрытое от глаз, но давно ожидаемое им и настоящее! Вид на долину был своего рода окном в мир, единственной связью с той жизнью, из которой волей судьбы он ушёл, но к которой всеми силами пытался вернуться.
Отпиливая последний мешающий куст, Виктору вдруг показалось, что снизу, от ручья, раздаётся какой-то странный звук. Он прекратил пилить, подвинулся ближе к обрыву и обомлел: внизу, метрах в десяти от него, стоял огромный бурый медведь, отряхивающий свою длинную, с белыми подпалинами, шерсть после перехода через ручей. Он настороженно принюхивался, водил головой из стороны в сторону, но никак не мог понять, откуда доносится пугающий его запах. И в Викторе появилось желание взять фотоаппарат и сфотографировать его. Но внутри вдруг возник даже не испуг, а скорее чувство ответственности. Он вспомнил об Андрее, идущем сейчас по таёжной тропе за помощью к людям, вспомнил о своём обещании, что ничего с ним плохого больше не произойдёт, вспомнил искажённое страданием лицо друга, и фотограф в душе уступил место пострадавшему путешественнику. И Виктор громко и решительно прокричал:
